Последнее предложение
Шрифт:
— Она утонула.
Роман осекся, ошарашено глядя на него и сразу же протрезвев окончательно.
— Чего?! Погоди, ты хочешь сказать, она захлебнулась собственной…но я же ее…
— У нее было полно воды в легких. В легких и в желудке. Анатом сказал, что такое может получиться лишь, когда воду вдыхаешь. Во всех дыхательных путях — вода, вплоть до альвеол. Он сказал, что это типичное мокрое утопление, ни о каком захлебывании собственной блевотиной и речи быть не может. Мыльная вода… — Валерий потер висок. — Анатом думал, мы вытащили ее из ванны. Когда я сказал, откуда ее вытащили на самом деле, он решил, что я его разыгрываю… Пришлось поставить ему пузырь, чтобы он счел этот случай экстренным, — Нечаев сунул в рот сигарету и исподлобья глянул на Романа. — Я спросил, мог ли человек с таким количеством воды
— Почему ты мне это сказал? — хрипло спросил Савицкий, пытаясь осознать услышанное. — Нет, да этого быть не может… да и… как в ней могло что-то остаться — она ж полтрамвая залила! Наверное, твой танатолог просто…
— Кабы б так, я б счастлив был! — буркнул Валерий, и Роман сразу же почувствовал, что тот многого не договаривает. Он потер затылок, в котором словно засела тупая ледяная игла, покосился на «восьмерку», из которой выглядывала Майя, подававшая мужу безмолвные мимические сигналы, и закурил, а перед глазами стояла сверкающая снежная маска, заиндевевшие шарики глаз и капля влаги, стекающая по щетинистому подбородку.
Не поверят вам — вы ж знаете.
— А хорошо ты это все придумал, — безжизненно сказал он. — Затейливо. Думал, поплыву я от таких неожиданно открывшихся обстоятельств, сяду тут с тобой под деревцем и начну проливать горючие слезы… а там — кто ведает, глядишь, и признаюсь в чем-нибудь. Только можно было попроще и не так надрывно.
— Сука ты, — устало сказал Нечаев. — Я думал…
— А ты не думай! Ты не веришь в то, что я говорю, и тут же рассказываешь мне еще большую дикость. Мне это все уже… — Савицкий чиркнул себя большим пальцем по горлу. — Несколько часов назад я видел, как умер человек — умер самым идиотским образом, и я понять не могу, как это возможно… и не хочу понимать.
— Опять?! — Валерий отскочил от березы, словно она его обожгла, и его глаза внезапно стали огромными. — Какого… ты мне сразу не сказал?!
— Ты сам понял, чего спросил?
— Как, где, кто?!
Роман молча смотрел на него. Валерий сделал такое движение, словно собирался схватить его за горло, но вместо этого сунул руки в карманы и сжал пальцы в кулаки.
— Судя по твоей физиономии, ты был там один, и никто ничего не может подтвердить?
— Глядите-ка, какие чудеса логики, — Роман швырнул сигарету на асфальт и наступил на нее. — Сам поищи, старлей. Я «скорую» вызывал. Мерзлые трупы в такую погоду — явление нечастое, так что найдешь быстро. Рядом со мной сидел человек и меньше, чем за минуту он замерз насмерть. Иди, доказывай, что и это я сделал. Ну — баш на баш — ты мне сказку рассказал, и я тебе тоже.
— Ну ты и урод! — вырвалось у Нечаева, и он, крутанувшись на одной ноге, кинулся к машине. Роман крикнул ему вслед:
— А набрала она ванну-то?
— Что? — Валерий, запнувшись, обернулся — на его лице было злое недоумение. — Нет, не набрала. Сказала, пришлось заново набирать, видно пробка неплотно встала — вытекло все… Почему спросил?
Не отвечая, Роман повернулся и, пошатываясь, побрел к своему подъезду.
Он лег не сразу — еще несколько часов лежал на полу, на животе, и карандаш в его пальцах бегал по листу, вырисовывая лицо, ставшее уже ненавистным, — лицо, которому теперь было семь лет.
Человек, выбравшийся из подкатившей к остановке под густыми липами маршрутки, был сосредоточен до крайности. Он шел очень прямо и очень аккуратно — так, как обычно ходят подвыпившие люди, стараясь казаться беспредельно трезвыми. Но человек с того самого момента, как открыл утром чуть опухшие глаза, не брал в рот ни капли ничего градусосодержащего, о чем очень сильно жалел. Он смотрел перед собой, не глядя по сторонам — не только не поворачивая высоко поднятую голову, но и не двигая глазами. Откровенно
По дороге ему попался стенд с солнечными очками, и Роман подошел к нему, разглядывая ассортимент темных и цветных стекол. Рядом сразу же расцвела продавщица, защебетала что-то, но Роман прервал ее раздраженным жестом, снял со стенда очки со стеклами потемнее, надел их и, даже не сделав попытки посмотреться в зеркало, сунул удивленной девчонке несколько купюр и удалился, чувствуя себя немного получше. Челюсть с левой стороны все еще ныла, а под теменной костью будто выплясывали фламенко чьи-то острые каблучки. Он шел и по-прежнему не смотрел по сторонам. Возможно, где-то рядом или навстречу ему сейчас шагал повзрослевший светловолосый мальчишка, держа кого-нибудь за руку, и Савицкий не хотел его увидеть. Это было не его дело. Это с самого начала было не его дело.
На подходе к автостоянке дорогу преграждал здоровенный грузовик, и Роман, раздраженно покосившись на пустую кабину, свернул, собираясь обойти его, но, едва выйдя из-за края кузова, резко остановился и почти сразу же скользнул обратно.
Они стояли в нескольких шагах от него — Рита спиной, Гельцер — вполоборота, и взгляд Романа успел ухватить его лицо, недовольное, чуть насмешливое, с пересахаренной улыбкой. Лица Горчаковой он не мог видеть, но в ее расправленных плечах и идеально выпрямленной спине чувствовалось напряжение. Дым сигареты, которую она, впрочем, держала небрежно, чуть поигрывая ею, выматывался в неподвижный воздух дрожащей спиралью.
— Ты много куришь, Рита, — услышал Роман голос Гельцера. — Косте бы это не понравилось — ой, помню я, как ему что-то не нравилось, на всю жизнь запомнил. Что, котенок, долгожданная свобода кружит голову? Говорят, когда свобода дается вдруг и полностью, можно умом поехать. Ты как?
— Тебя беспокоит мое душевное благополучие? — спокойно спросила Рита. — Что тебе надо, Дима? Ты получил все, что хотел, чего ж ты снова так активно всходишь на горизонте? По-моему, наша последняя беседа была предельно ясной. Ты мне всегда казался человеком солидным и рациональным, и вдруг гоняешься за мной по городу, как пацан, названиваешь… Ну вот, ты меня нашел — говори. Ты хочешь дом?
— Рита, если б я хотел и дом, я бы сказал тебе об этом сразу, — до Савицкого долетел смешок. — К тому же, не в моих привычках вышвыривать на улицу скорбящую вдову.
— Тогда объясни…
— Здорово же он тебе все переломал. Это всего лишь обычное ухаживание, Рита, а у тебя тут же началась мания преследования. Ты либо прячешься от меня, либо между нами возникает твоя волчица и показывает клыки.
— Глядите-ка, самец надел брачное оперение! — насмешливо бросила Рита, но в ее голосе Роман ощутил странную нервозность, и вжался затылком в борт кузова, мысленно спрашивая себя, какого черта он не идет на катер, вместо того, чтобы шпионить за своей нанимательницей? Хорош же он будет, если его тут обнаружат! Роман вытащил сигарету, отодвинулся от кузова и на всякий случай придал себе безмятежно-незаинтересованный вид, в то же время вновь невольно прислушиваясь к разговору.