Последнее предложение
Шрифт:
— Он был один из подозреваемых в убийстве ее мужа, верно? Тоже версия — сговорился с сестрой, она создала ему все условия, сама сидя на публике, а потом они поделили деньги.
— Денис не поддерживал отношений со своей сестрой, разве что встречался с ней пару раз после смерти ее мужа, — Валерий закурил. — Он даже не был на ее свадьбе. Друзья Горчакова понятия не имели о его существовании. И на острове его никто не видел. В ночь убийства он был у себя в квартире один, спал. Подтвердить это было некому. Но… — Валерий пожал плечами, —
— Риту подозревали? — тут же спросил Савицкий, поглядывая на часы, и Валерий развел руками.
— Ну, знаешь!.. Понятия не имею. Мы начали с одного, а тут… Мне, если честно, наплевать, кто этого бизнесмена завалил! Я хочу знать, что происходит с нами! И если это — покойный Лозинский, то что-то больно резв он для покойника — а он точно покойник! Даже будь он какой-нибудь зомби, — Нечаев негодующе фыркнул, — он бы таких штук не смог откалывать! Я этой твари три пули в голову всадил, а они как сквозь туман… Крицкая постарела почти на шесть десятков лет буквально за секунду! А прочие?! Как он это делает?!
— Думаю, важно не как он это делает, а зачем он это делает, — Роман все-таки встал, потом задумчиво переступил с ноги на ногу, проверяя. Вроде бы, самочувствие стало получше. — И он не присутствует постоянно… он приходит иногда… большей частью, когда собирается кого-то… Должен быть какой-то план.
— Раньше ты говорил, что никакого плана нет, — Валерий тоже поднялся. — Что случилось в «Морском дворце»? Что ты узнал? Не будь свиньей, Савицкий, я же тебе все выложил!
— Я не могу, — ровно ответил Роман. — Мне достаточно четко дали понять, что все, кто начинают усиленно лезть в это дело или разделять мое общество, отправляются на тот свет. А про тебя Денис сказал это открытым текстом. Сегодня он уже чуть не убил тебя. И если ты будешь продолжать…
— Окажусь в морге, — Валерий, чуть побледнев, кивнул. — Понял, не дурак… хотя иногда считаю совсем наоборот. Но не продолжать я не могу. Поэтому садись и быстренько мне все расскажи, можешь без подробностей. Я не выпущу тебя, пока не буду знать, что творится.
Роман опустился обратно и неохотно, в двух словах рассказал о происшедшем, опустив впрочем, почти все высказывания Лозинского. Валерий ни разу его не перебил, а под конец рассказа глубоко вздохнул и нервно заходил по комнате, ероша волосы.
— Близнецы? — он покачал головой. — В любом случае, об этом точно не было упомянуто. Участникам той пьянки наверняка предъявляли либо Дениса, либо его фотографию… нет, он не мог быть на нее похож. Не то это.
Савицкий мрачно подумал, что человеку нужно приложить немало усилий, чтобы стать похожим на другого человека, но, возможно, что этих усилий нужно гораздо меньше, чтобы не быть на него похожим. Особенно, если другой человек — женщина. Денис был библиотекарем, но что если он был
— Ты понимаешь, что мне придется все рассказать? — ворвался в его мысли усталый голос Нечаева. — Скрывать такое нельзя. Люди…
— Попробуй, — Роман пожал плечами. — Может, тебе и поверят… только личная просьба — не сдавай пока ни меня, ни Риту.
— Это называется не сдавать, а…
— Мне не до семантики. Я должен узнать, что происходит… Возможно, она знает, как… Тогда, возле Тарасовки, когда я спросил его, зачем он это делает, Денис сказал, что делает это, потому что закончен. Его нельзя убить. Но его можно изменить.
— Он мог сказать тебе, что угодно, — хмуро буркнул Нечаев.
— Возможно. Но он мог и проболтаться, — Роман усмехнулся. — Видишь ли, ты уже мог заметить, что то, с чем мы столкнулись — зло, демон, развеселый покойничек — называй, как хочешь! — но это что-то весьма болтливо. Болтливый, пафосный, кровожадный сучонок с манией величия… и почему-то он мне чертовски знаком не только внешне… — Савицкий потер рассеченную осколком щеку. — Ты знаешь, Петрович, мне даже само происходящее — все эти штабеля трупов с некоторых пор кажутся чертовски знакомыми.
— Ты о чем?
— Почему тогда, у трамвая, ты меня отпустил, а, Валерк? — вдруг спросил Роман, вытягивая из пачки сигарету. — Ты был весь такой из себя разгневанный служитель закона и вдруг заявляешь — а, впрочем, идите, гражданин Савицкий, утомили вы мой взор, займусь-ка я чем-нибудь еще… Что ты увидел? Ты ведь что-то увидел, не так ли?
— На оконном стекле была цифра, — каким-то задушенным голосом сообщил Нечаев. — Пальцем кто-то написал. Римская «пять».
— Да, теперь и я вспомнил… Во «Дворце» он изобразил римскую восьмерку на столе, — с глухой яростью произнес Роман. — Но это было сегодня! А ты…
— В комнате Аберман на стене была нарисована римская «три». Зеленкой, — Валерий не смотрел на него. — На машине, которая сбила Спирина… на грязном крыле тоже пальцем кто-то написал цифру. Четыре. Я думал, случайность, потому что это никак нельзя было… Даже после трамвая я все еще думал, что…
— И это называется все выложить?!
— Но я больше не видел никаких цифр — ни разу! — рявкнул Нечаев. — И ты тоже!
— Может, они и были, да кто-то их стер случайно, или сами собой исчезли, — Роман досадливо сжал губы, потом подумал о прутике в детской руке, вырисовывавшем в пыли снежинки. Нахмурился и покачал головой, потом встал и огляделся. Подошел к журнальному столику, взял валявшуюся рядом с газетой ручку и нарисовал на полях газетного листа три пересекающиеся линии.
— А такое видел где-нибудь?