Последнее предупреждение
Шрифт:
– Отпустил, – но не смирился? Все еще думаешь о нем? – продолжала настаивать женщина.
– Нет, я – куда эгоистичнее. Думаю о себе, – кажется, он усмехался под шлемом. А потом – ожидаемый – но, все же, неожиданный вопрос: – Почему ты не завела детей?
– Было некогда, – теперь уже Мотма говорила рассеянно, погрузившись в воспоминания. – Ждала, пока все устроится, какой-то стабильности, наверное.
– Ты говоришь это, как взрослая женщина, понимающая, что почем в этом жизни. Цинично – но факт. А в молодости думается по-иному, и причина, верно, была иная, – задумчивость в голосе Лорда некуда не делась.
– Неужели ты когда-то был наивным? – сенатор спрятала
– В том смысле, который ты подразумеваешь, скорее всего, нет. Я очень рано перестал чувствовать себя ребенком, но в ряде вещей понимание все равно приходит лишь с опытом, – он секунду помолчал, – но потом все же продолжил: – Мы с Падме тоже как-то не думали о детях в разгар войны. Но, когда видишься так редко и каждый раз прощаешься навсегда... короче, Люк с сестрой родились не по плану. К слову – представить себя в роли родителей оказалось неожиданно легко, а «стабильности» захотелось еще больше. Такова одна из причин того, что мы там, куда пришли.
– Неужели, вместо всего этого, ты когда-то хотел сидеть на крыльце и укачивать младенцев, – она решила обратить разговор в шутку. Но собеседник не «повелся»:
– Я не хотел, чтобы мой ребенок имел отношение к Ордену.
– Почему?! – Мотма ожидала чего угодно – жалоб, ностальгии, воспоминаний и счастье и обидах – но только не этого.
– А ты – посмотри на нас, – просто ответил Вейдер. – На меня, на Императора, на Кеноби, да и других джедаев вспомни. Скажи мне, кого ты видишь?
– Ну, не знаю. Общих черт у вас довольно-таки мало, разве что Сила, – озадаченно нахмурилась сенатор.
– Да, мы разные, у каждого свои пунктики, своя правда и даже свои темные стороны, но все мы – убийцы.
– Как и любые солдаты.
– Нет. Ты – не человек Ордена, и не понимаешь разницы. Солдат, это профессия, в то время как джедай, или ситх, без разницы, – это образ жизни. В каком возрасте призывают в армию? В семнадцать? Восемнадцать? Форсъюзеры получали учеников намного раньше. Ты никогда не задумывалась, почему рыцари так часто ходили на миссии парами?
– Передавали опыт падаванам.
– Да, но и не только. Понимаешь, будь я твоим учителем и занимайся мы тренировочными боями – я был бы лучше тебя. Но все же, я был бы много медленнее, чем противник моего уровня в реальной схватке. Ученикам об этом говорят. Но многие, почти все, забываются. Бывают слишком самоуверенны, – губы под маской скривила горькая усмешка – как дань прошлым ошибкам: – И еще – недооценивают мастеров.
– Почему? – Мотма поняла, что Милорд говорил и о себе, но не устояла перед соблазном. Мир форсъюзеров манил своей неизвестностью, и вот теперь, впервые за годы, ей что-то о нем рассказывают, а не отделываются отговорками.
– Рефлексы. Нас обучают не спортивным стойкам и красивым позам. Задача – в кратчайшее время нанести несовместимые с жизнью повреждения максимальному количеству противников. Руками, ногами, лайтсейбером. Уличный боец бьет, чтобы причинить боль. Спортсмен сражается ради победы. Любой удар, наносимый форсъюзером, имеет цель – убить. И останавливаться на тренировках приходится усилием воли. Используя сознательный контроль, который противоречит концепции «почувствуй Силу» как таковой. Падавану же сдерживаться не надо, он точно знает,
– Погибнуть можно от любых причин.
– Это так. Но – иногда сложно жить с таким знанием. Я не хотел бы для сына собственной судьбы. Я сделал много опрометчивых шагов, пытаясь уберечь его от подобного еще до рождения. Теперь – он взрослый, и я едва ли могу мешать ему, если Люк выбрал свой путь. Надеюсь, он все же не пожалеет, увидев последствия.
– А ты, ты хотел бы быть другим? Не быть частью ни одного форсъюзерского Ордена?
– Мне сложно такое представить, наверное, я слишком стар – и слишком принадлежу ИМ. Я ведь не Люк. Я родился в другое время, в других обстоятельствах – и прожил свою жизнь. У меня не было выборов Люка, а у него – не будет моих. Мы – разные.
– И, все же, вы – отец и сын.
– Да, хоть одна приятная новость.
Мон показалось, что их улыбки появились одновременно. Его улыбку, конечно, она не видела, но откуда-то знала, что Главком улыбается.
На одной эмоциональной волне:
– Ну, что – поговорил со своим сыном? – Император Палпатин отвернулся от огромного, во всю стену, обзорного экрана и посмотрел на ученика. Последний неподвижно замер у двери, со склоненной головой – живое воплощение почтения, в противовес поведению в ангаре. Вейдер всегда был очень чувствителен к настроению Повелителя и наверняка заметил, что его задело подобное невнимание. Палпатину как-то некстати вспомнился тот давний разговор с Линнардом.
«Вы ревнуете?»
Наверное, все же да. Раз это видят другие, пора признать кое-что и для себя. Наверное, ревнует. К тому, что у столь близкого ему человека, – ученика! – вдруг появилась семья. Линнард прав – он не понимает и не принимает подобных ценностей, и именно чувством внутреннего родства, пониманием эмоций объяснялась совершенно алогичная снисходительность Властелина к бывшему джедаю Кеноби. Он не любил этого рыцаря – как и то, что олицетворяли собой все, подобные ему. Однако чувства Оби-Вана после ухода Люка каким-то странным образом вошли в резонанс с его собственными. С ощущением некоторой потерянности и, наверное, обиды на саму жизнь: оттого, что ученик выбирает нечто, непонятное и недоступное его, Мастера, пониманию – и приобретает желаемое. Наверное, то же самое ощущают родители, когда приходит осознание страшной правды: дети уже выросли и пора выпустить их из гнезда.
Орден заменял ученикам семью – так было в обоих Орденах, и в Темном и в Светлом. И как-то неожиданно пришло в голову, что Мастера, удерживающие воспитанников возле себя, не дающие им уйти в самостоятельное плавание – ничуть не лучше, а даже порой и хуже, тех самых властных родителей, над которыми там принято смеяться. Та же психология, но игнорируемая веками. Ибо изучить человеческую природу и играть на чужих эмоциях – легко. А вот включить себя любимого в эту массу под названием человечество со вполне конкретной природой – трудно. Ну, как же! У нас все по-иному, есть новый путь... чушь! Люди. Все равно – люди, пусть и с искусственно вскормленными комплексами избранности и величия.