Последнее предупреждение
Шрифт:
Мысль не дает ей потерять сознание. Не дает окончательно раскиснуть.
Лея выпрямляется.
– Поехали отсюда, Хан. Я сделала что хотела. Посмотрела им в глаза. Довольно.
Лучше уехать сейчас – еще несколько минут и она не сможет не простить отца, нет, не отца, Бейла Органу.
Ей никогда не привыкнуть к тому, что он ей не отец.
Люк отошел от стены, где простоял все это время и занял место Леи. Должно быть, со стороны это выглядело очень эффектно: трое мужчин, словно стоящие в вершинах равностороннего треугольника. Бен Кеноби. Рыцарь джедай, переживший
«Так похож на него... Сила, неужели Мон права? Мог ли я подсознательно желать зла лишь потому, что он – ЕГО сын? Я ведь любил ее. Запомни это, мальчик. Все, что я сделал – было сделано ради любви и во имя долга. Помни меня, выбирая себе цель, во имя которой живешь. Я смотрю в твои голубые глаза, на твое мальчишеское лицо и светлую челку – и по-прежнему вижу совсем иное отражение. Но теперь... после Леи... после Мон... после «Экзекъютора» я могу сказать этому призраку: «У меня нет к тебе ненависти, Энекин».
И – повторить это вслух:
– У меня нет к тебе ненависти, Люк. Ты похож на Энекина, но ты – не Энекин. Сегодня я это понял. Иди своим путем, мальчик. Но помни: я люблю твою сестру и мне очень больно... больно от мысли, что я мог причинить ей зло. Скажи ей это как-нибудь... на досуге. Нельзя жить ради прошлого, Люк. Нельзя жить ради другого.
– Вы это поняли?
– Я этим переболел.
Люк кивнул и перевел взгляд на второго мужчину. В глазах Бена была печаль – но не было раскаяния:
– Ты, наверное, хотел спросить почему, но теперь просто знаешь, верно?
– Я не пойду вашим путем.
– Обида?
– Неприятие. Организация не стоит подобных жертв. И, я боюсь, что у вас слишком абстрактные ценности.
Кеноби вздрогнул. Фраза прозвучала эхом его собственных размышлений об Иблисе: «Слишком абстрактные, для достижимости».
– Предложишь свой меч Императору?
– Я САМ это решу, рыцарь джедай. И все же... спасибо, что нянчились со мной все эти годы.
– Я был просто обязан...
– Нет. Я был ребенком врага.
– Он – мне не враг.
– Вы хотели его убить. Вы ждали смерти от его руки. Если это дружба, то у меня что-то с бейсиком.
– Ты просто не понимаешь.
– Понимаю. А вы просто отказались объяснить. Кто из взрослых сказал, что дети глупые, Бен? Боюсь, что вы – слишком далеки от семьи, чтобы понять истину. Дети просто живут более честно. Я ведь гораздо крепче, чем вы думаете. И разве я заслужил эту ложь?
– Я боялся тебя потерять, – слова, идущие из самого сердца.
– Неужели это – причина для того, чтобы построить свою жизнь на фундаменте изо лжи? Если бы я все узнал – и захотел к нему: вы бы меня остановили? Запрятали бы в клетку – ради моего блага, –
– Мне нечего тебе прощать... – эти слова были уже сказаны в пустоту.
Палпатин взглянул вниз на «семейную сцену» и молча, без особого веселья, усмехнулся. Он просто стоял и смотрел, как уходят Хан и Лея, как уходит Люк. А потом – повернувшись, оказался лицом к лицу с Беном Кеноби. Два форсъюзера долго смотрели друг другу в глаза...
– Ну что, ты доволен? – спросил Оби-Ван, признавая поражение. Надежда утекала как песок. Он ждал это уже давно, еще до того, как увидел желтые глаза Императора на галерее... до обвинения Леи. Наверное, и до Мустафара. Горечь – все что осталось ему?
– Конечно, – невозмутимо откликнулся Палпатин. – А ты что ждал извинений и благодарностей? За все надо платить. Ты только сейчас начал это понимать, мой недальновидный враг.
– Разве я мало заплатил?
– Мало, – жестко ответил Император. – Ты просто не понимал, за что тебя наказали. Вот теперь – пожалуй, да. Или – нет? Пояснить?
– Уж будьте так любезны!
– Ты решал за других. Сломал чужую жизнь, – нет! – жизни, в угоду своим идеалам. Нет, четкая структура ценностей – вещь довольно полезная. Признаю – даже если оные ценности мне глубоко чужды. Я ведь понимаю тебя куда лучше этой девочки, – ситх качнул головой в сторону двери, закрывшейся за Леей. – Я тоже не воспитывался в семье – хотя у ситхов все немного иначе, чем в Ордене. Я тоже решал за других. Но – мне хватило ума не злоупотреблять манипулированием.
– С ума сойти, какой положительный дедушка! Послушать тебя, так вся Империя выстроена исключительно на альтруизме и доброй воле!
– Ну что ты, – тон в тон отозвался Палпатин, – альтруизм – это по части джедаев. Но – вот, мне интересно – как же ты светлый рыцарь втиснешь то, что сделал в альтруистические рамки? Только не повторяй, что «сделал это для их блага». Столь старому и эгоистичному ситху, как я, кажется, что, говоря «их», ты имеешь в виду Орден, Галактику, человечество, словом кого угодно, но не конкретных людей. Глобализм – это хорошо. Но – как же с постулатом «жить сейчас»? В мусорный контейнер?
Кеноби не успел придумать ответ: Органа, внезапно очнувшись от невеселых раздумий, обнаружил, что остался в одиночестве. Оглядевшись, он заметил Кеноби увлеченного дискуссией на галереи, и не думая, решил присоединиться к нему.
– Кеноби, – задыхаясь от быстрого подъема, взволнованно проговорил вице-король, – что же нам теперь делать?
Оби-Ван и Палпатин обернулись. Узнав собеседника джедая, изумленный Бейл отступил на шаг назад. Не ожидал. Уж кого-кого, а самого...
– Хороший вопрос, мне тоже интересно, – промурлыкал Император и обернулся к Кеноби, – и что там у нас с дальнейшими планами?
«Попал», – почему-то подумал Бейл, а Сидиус в ответ ему продемонстрировал свою лучшую улыбку, на редкость содержательную.