Последнее пророчество
Шрифт:
— Да, — сказал Хаз.
— А что именно она сообщила?
Анно заколебался и посмотрел в глаза Бомену. Сын ответил отцу твердым взглядом.
— Скажи им, папа, — промолвил он.
— Она сказала, что ветер крепчает.
На этот раз Джессел Грис откровенно рассмеялся.
— Ветер крепчает?
Не выдержав, Аира Хаз вмешалась в разговор:
— Я вовсе не «ваша славная пророчица»! Можете делать все, что хотите. Никто не обязан слушать то, что я говорю!
В это мгновение ворота широко распахнулись, и
— Не делай этого! Никогда больше этого не делай!
Анно не сопротивлялся. Он подождал, пока жена перестанет колотить его, и произнес:
— Ты знаешь, что это правда.
— Нет!
— Ты знала, какие слова он скажет. Ты слышала их еще до того, как он произнес эту фразу.
— Я просто догадалась.
— Неправда.
— Но какой в этом смысл, Анно? Они все равно не слушают! Зачем повторять им мои слова?
— Потому что это правда.
Аира ни сказала ничего, хотя в глазах женщины появился страх.
— Ты ведь точно знаешь? Случится что-то страшное? — спросил ее муж.
Аира нехотя кивнула.
Клерки двигались между пленниками, поручая им работы, соответствующие их умениям. Один из клерков с книгой остановился перед Анно Хазом.
— Номер, — произнес он.
— Что?
— Номер на запястье.
Анно поднял рукав, и клерк записал номер, выжженный на руке.
— Умение, — сказал клерк.
— Какое умение?
— Что ты умеешь делать?
— Я библиотекарь.
— Библиотекарь? Это книжки, так, что ли? Можешь работать в хранилище. У них там есть книги. Ты!
— Я? — спросила Аира Хаз.
— Номер. Умение.
Отвечая, Аира поймала взгляд мужа.
— Пророчица.
— А кто это? — удивился клерк.
— Человек, говорящий слова, которые никто не хочет слушать.
— И какой в этом смысл?
— Почти никакого.
— Что еще ты умеешь делать?
— Я умею таращить глаза, — сказала Аира. Нос женщины начал подергиваться. — Умею медленно болтать рукой из стороны в сторону…
— Она умеет шить, — поспешно перебил ее Анно, пока жена не натворила бед. — Хорошо справляется с иглой.
— Шитье, — проговорил клерк, что-то записывая в книгу. — Работы по починке. Прачечная.
Чиновник двинулся дальше.
— Не буду шить, — сказала Аира.
— Только на время, — промолвил Анно. — Прошу тебя.
Скуч, который пек лучшую сдобу в Араманте, был направлен на работу в одну из больших пекарен. Мико Мимилита отправили в пошивочную мастерскую. Креота, бывшего императора Араманта, оказалось не так-то легко пристроить. Креот заявил клеркам, что не умеет делать ничего.
— Как, вообще ничего?
— Вообще.
— А тебе не кажется,
— Кажется, — отвечал Креот. — Очень медленно.
— Ну что же, ты выглядишь достаточно крепким. Будешь работать на ферме.
Мампо сказал клерку, что хочет быть манахом. Пинто ужаснулась:
— Нет, Мампо! Тебя убьют!
Однако Мампо упорствовал.
— Я смогу. Я знаю, что смогу.
— Еще никто из рабов не просился в манахи, — произнес клерк. — Тебе известно, что туда берут только самых лучших?
— Меня возьмут.
Клерк посоветовался со своими товарищами.
— Ну что же, думаю, не будет большого вреда, если его испытают.
Бомен попросился в ночные сторожа. По очень простой причине: ночью, когда все уснут, он будет слушать Кестрель.
— Сторож, — записал клерк в книге.
Наконец всех пленников распределили и повели на новую работу. Рабы покинули двор, а вооруженные солдаты принялись выдергивать из толпы отдельных людей, намеренно разбивая семьи и компании. Пинто отделили от родных и отвели в сторону.
— Куда вы ведете ее? — спросила Аира Хаз. Солдаты не отвечали, хотя скоро ответ и так стал ясен. На другой стороне мощеной дороги стояла длинная череда обезьяньих фургонов с открытыми дверями, некоторые фургоны уже наполовину заполнились. В каждом фургоне находилось более двух десятков человек. Под решетками в полу лежали вязанки дров. Когда Пинто запихивали в фургон, девочка задрожала. Анно успел сказать дочери несколько слов.
— Все будет в порядке, дорогая. Увидимся вечером.
Никто ничего не объяснял людям, им даже не угрожали.
Все и так знали, для чего предназначен обезьяний фургон. Бомен и Мампо глубоко задумались. Теперь они поняли, что стены, окружавшие их, нельзя пробить, а перелезть через них так же невозможно, как если бы они уходили к небесам. Любая попытка к бегству, любое неповиновение — и их близкие сгорят заживо. Им всем предстоит теперь жить в тени обезьяньего фургона.
Анно почувствовал, что Аира закипает от ярости.
— Прошу тебя, дорогая, — умоляюще произнес бывший библиотекарь, — держи себя в руках. Помни о Пинто.
Вскоре они расстались — каждый отправился к новому месту работы.
Мампо стоял перед главным тренером школы, где обучали манахов, ожидая, когда тот заговорит. Ларе Янус Хакел сидел за столом и пристально разглядывал юношу; глаза тренера бродили по телу Мампо.
— Хм, — буркнул Хакел, видимо не впечатленный увиденным.
Он встал и дотронулся до Мампо своими громадными ручищами. Некогда, во времена выступлений на арене, тело Хакела представляло собой гору мышц. Сейчас это была груда жира. Шрамы, испещрявшие каждый видимый кусочек тела, сморщились и стали лиловыми — тренер походил на сырую сосиску, вытащенную из оболочки.