Последние часы. Книга II. Железная цепь
Шрифт:
Сона неловко пыталась встать из-за стола.
– Элиас… Элиас, ты не…
Лицо отца было красным, как свекла; видимо, он уже успел изрядно набраться и пребывал в отвратительном настроении.
– Повторяю тебе, это я должен был вести дочь к алтарю! – рявкнул Элиас. – Но никто даже не подумал предложить мне участвовать в церемонии. Убрали с глаз подальше, как будто вы стыдитесь меня! Да, я могу представить, как ты и мой драгоценный сыночек уговаривали ее отказаться от родного отца! Это безобразие! Откровенное унижение! И не вздумай убеждать меня, будто это не так!
И он с силой ударил кулаком по паркету.
Корделия
– Я здесь, – раздался голос у нее за спиной. Это был Джеймс. Он ласково прикоснулся к руке Корделии, потом наклонился к Элиасу, и они вместе с Алистером кое-как поставили ее отца на ноги. Элиас злобно уставился на Джеймса.
– Мне не нужна твоя помощь.
– Как вам будет угодно, – спокойно ответил Джеймс.
Сона в отчаянии спрятала лицо в ладонях; Корделия быстро погладила мать по плечу, потом оглянулась: Джеймс и Алистер поспешно тащили Элиаса к выходу.
– Отец, мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, – говорил Алистер. Он не повышал голоса, вел себя естественно, вид у него был такой, словно происходящее было совершенно нормальным. «Значит, вот как он справлялся с ним все эти годы», – подумала она.
– Сюда, сэр, – сказал Джеймс и, глядя на Алистера, беззвучно произнес «бильярдная». Тот кивнул. Сона бессильно откинулась на спинку стула, а Корделия поспешила следом за молодыми людьми, которые направлялись к двойным дверям. Она шла быстро, глядя прямо перед собой; она знала, что все смотрят на них, слышала неестественно громкие и жизнерадостные голоса Уилла и Габриэля, пытавшихся отвлечь гостей.
Джеймс и Алистер уже скрылись за дверями вместе с ее отцом. Она выскользнула из зала и очутилась в коротком коридорчике, в который выходила дверь бильярдной. Она испытала некоторое облегчение, оставшись в одиночестве, пусть даже ненадолго; прислонилась к стене и про себя произнесла короткую молитву, обращенную к Разиэлю. «Я знаю, что не заслуживаю твоего снисхождения, но, прошу тебя, дай мне сил».
Из-за двери бильярдной доносились голоса. Корделия застыла на месте; наверное, Джеймс и Алистер не заметили, что она последовала за ними.
– Конечно же, – говорил Алистер, – ты и твои друзья еще долго будете потешаться над нами.
Голос у него был усталым, подавленным, как будто он устал бороться и признавал свое поражение. Да, Корделию часто раздражало упрямство Алистера, но слышать этот безнадежный голос было намного тяжелее.
– Если кто-то и злится на тебя, то вовсе не из-за поступков твоего отца, – услышала она голос Джеймса. – Только за то, что ты сам говорил и делал.
– Я же пытался извиниться, пытался стать другим, – ответил Алистер, и Корделия, несмотря на разделявшую их дверь, поняла, что его голос дрожит. – Как я могу исправить содеянное, если никто не позволяет мне?
В голосе Джеймса прозвучало искреннее сочувствие.
– Ты должен дать людям время, Алистер, – сказал он. – У всех нас есть
Алистер помолчал некоторое время, потом неуверенно заговорил:
– Джеймс, скажи мне… А он не…
Раздался глухой стук, как будто что-то упало, потом послышался знакомый звук – Элиаса тошнило. Корделия услышала, что Алистер просит Джеймса уйти, говорит, что он справится сам. Не зная, что делать дальше, Корделия тихо отошла от двери и вернулась в бальный зал.
Свадебный обед был в разгаре. Корделия заметила, что «Веселые Разбойники» встали из-за стола, расхаживали по залу, здоровались с гостями, принимали поздравления от имени новобрачных. Вокруг Мэтью и Анны собралась группа молодежи, откуда время от времени доносились взрывы смеха; Уилл услаждал слух важных гостей длинным и сильно приукрашенным пересказом какого-то романа Диккенса.
Корделия прислонилась к стене. Она знала, что друзья стараются ради Джеймса, но не только. Они прикладывали усилия и ради нее тоже; они отвлекали людей, занимали их разговорами, чтобы заставить их хотя бы временно забыть о происшествии с Элиасом. Да, к счастью, ей не пришлось справляться со всем этим одной.
Она вошла в зал, и гости один за другим начали подходить к ней, со всех сторон сыпались поздравления. Струнный квартет исполнял негромкую мелодию; гости закончили с едой, мужчины принялись за портвейн, а женщины – за миндальный ликер. Евгения и Ариадна играли с Алексом. Мэтью запел, а Люси с Томасом, судя по их встревоженным лицам, пытались его остановить. Шарлотта бросила на них быстрый взгляд. Корделия невольно задала себе вопрос: интересно, что думает Шарлотта о своем младшем сыне, о его богемных привычках, о каком-то внутреннем конфликте, который не давал ему покоя, о том, что он никогда не бывал безмятежным и довольным собой, как другие, – только слишком печальным или слишком радостным.
Потом она подумала о собственной матери. Сона встала из-за стола и оживленно беседовала с Идой Роузвэйн и Лилиан Хайсмит с таким видом, будто ничего не произошло. Корделия поняла, что именно этим и занималась ее мать всю замужнюю жизнь: стараясь забыть об унижении и отчаянии, собиралась с силами, улыбалась и продолжала выполнять свой долг. Как же она, Корделия, могла так долго оставаться слепой?
Она сделала глубокий вдох, изобразила любезную улыбку и направилась к матери. Она заметила, что на лице Соны промелькнуло облегчение, и поблагодарила ее собеседниц за то, что они удостоили своим присутствием ее свадьбу. Ида Роузвэйн похвалила платье невесты; Лилиан Хайсмит восхищалась новыми ножнами.
– Благодарю, – сказала Корделия. – Чудесная вещь, согласна с вами. Это свадебный подарок от моего отца.
Она улыбнулась, и женщины тоже заулыбались; если у них и имелось какое-то мнение насчет ее отца, они предпочли оставить его при себе. Сона прикоснулась к щеке Корделии, и она продолжала обходить гостей, благодарила их за то, что они пришли, за поздравления и пожелания счастья. Она удивлялась: всего-то нужно было притвориться, и все остальные тоже начинали притворяться и лгать, и все шло как по маслу.