Последние Девушки
Шрифт:
– Я рад, что ты со мной поехала, Куинни, – говорит Джефф. – Я знаю, прошлым вечером по мне нельзя было этого сказать, но это правда.
Он касается моей руки, и я с удовольствием сжимаю его ладонь. Хорошо, когда он рядом. Особенно с учетом того, что я намереваюсь сделать.
На обратном пути наше внимание привлекает платье в витрине одного из магазинов. Черное-белое с узкой талией и пышной юбкой в стиле Диора пятидесятых.
– Прямо из парижского самолета, – произношу я, цитируя Грейс Келли из фильма «Окно во двор», – как думаешь, будут его покупать?
Джефф медлит,
– Ну, зависит от цены.
– За тысячу сто – это подарок судьбы, – говорю я, все еще в роли Грейс.
– Это платье следует выставлять на бирже! – Джефф заканчивает игру и вновь становится самим собой. – Мне кажется, тебе надо его купить.
– Думаешь? – спрашиваю я, тоже превращаясь в себя.
Джефф сияет голливудской улыбкой.
– У тебя была тяжелая неделя. Ты заслужила что-нибудь приятное.
В магазине я с облегчением узнаю, что цена платья несколько ниже ожиданий моей Грейс Келли. Выяснив, что оно подходит по размеру, я вновь испытываю облегчение. Мы покупаем его, не раздумывая.
– Такое платье требует соответствующего мероприятия, – говорит Джефф, – и я, кажется, знаю идеальное место.
Мы одеваемся к ужину – я в новое платье, Джефф в свой самый стильный костюм. Благодаря администратору отеля, нам удается в последний момент заказать столик в самом модном и до безумия дорогом ресторане города.
По инициативе Джеффа мы тратим кучу денег на дегустационный сет из девяти блюд, запивая их Каберне Совиньон. На десерт нам подают такое божественное шоколадное суфле, что я умоляю кондитера поделиться рецептом.
В отеле мы, одурманенные вином и непривычной обстановкой, становимся игривыми и чувственными. Я медленно его целую, развязывая галстук, между пальцами змеится шероховатый шелк. Джефф неторопливо расстегивает на мне платье. Он медленно, сантиметр за сантиметром, опускает молнию, я выгибаю спину и трепещу в его руках.
Когда платье падает на пол, дыхание Джеффа учащается. Он хватает меня за предплечья, делая немного больно. В его глазах полыхает вожделение. Неистовство, которого я не видела очень давно. Он кажется незнакомым, опасным и непостижимым. Мне вспоминаются все эти необузданные мачо из студенческого клуба и футболисты, с которыми я спала после «Соснового коттеджа». Те, что не боялись стащить с меня трусы и повалить на кровать. Которым не было никакого дела до того, кто я и чего я хочу.
Меня охватывает дрожь. Начало хорошее. Это то, что нужно.
Но потом все исчезает, настроение улетучивается с той же легкостью, с какой у меня из рук выскальзывает галстук. Я даже толком ничего не замечаю, пока мы не оказываемся в постели, Джефф входит в меня и ни с того ни с сего проявляет привычную сознательность, которая любого сведет с ума. Спрашивает, хорошо ли мне. Спрашивает, чего я хочу.
Я хочу, чтобы он забыл о моих желаниях.
Чтобы заткнулся и делал то, чего хочет он.
Но напрасно. Секс заканчивается как обычно – Джефф содрогается в оргазме, я лежу на спине, ощущая внутри тугой комок неудовлетворенного желания.
Потом он отправляется в душ, возвращается и снова ложится в постель – розовый
– Какие планы на завтра? – спрашивает он далеким-далеким голосом, уже уплывая в страну снов.
– Достопримечательности. Институт искусств. Клауд-Гейт [7] . Может, похожу по магазинам.
– Здорово, – сонно бормочет Джефф, – развлечешься.
7
Клауд-Гейт – общественная скульптура в Миллениум-парке в деловом центре Чикаго. За свою форму получила прозвище «Боб».
– Я для того сюда и приехала, – говорю я, хотя на самом деле это не так.
Развлечения тут ни при чем. И Джефф тоже. Пока он плескался под душем, смывая с себя пот и запах скучного, неинтересного секса, я взяла телефон и заказала на завтра в прокате машину.
Утром я отправлюсь в Индиану и наконец хоть что-то узнаю.
Чикаго от Манси отделяют примерно 230 миль, и я преодолеваю их с максимальной скоростью, на которую только способна арендованная «Тойота Камри». Моя цель – добраться до дома Лайзы, посмотреть, нельзя ли там хоть что-нибудь разузнать, а к вечеру вернуться в город. Ехать долго, примерно семь часов, но если поторопиться, мне удастся сделать так, что Джефф ничего не обнаружит.
На пути туда все складывается удачно. Я останавливаюсь только один раз у небольшого продуктового магазинчика на обочине автострады I-65 – типичного, унылого заведения, пытающегося сделать вид, что принадлежит к крупной торговой сети. Но все шито белыми нитками. Их выдают липкие алюминиевые банки с газировкой, зашарпанная плитка на полу и длинные полки мужских журналов, обернутые в похожий на презервативы пластик. Я покупаю бутылку воды, злаковый батончик и упаковку сырного печенья. Завтрак чемпионов.
На прилавке расположилась вереница серебристых зажигалок. Пока наркоманского вида продавец с хрустом разворачивает упакованные столбиком мелкие монеты и ссыпает их в кассу, я хватаю одну из них и сую в карман. Он это замечает, улыбается и миролюбиво подмигивает.
Потом я снова мчусь в машине, отмечая время по характеру солнечного света, косо освещающего плоскую ленту асфальта. За окном мелькает суровый деревенский пейзаж, виднеются обшарпанные дома с покосившимися верандами. Мимо пробегают мили полей, от стеблей кукурузы на них остались лишь короткие обрубки. Указатели на съездах ведут к городкам с обманчиво экзотическими названиями. Париж. Бразилия. Перу.
Когда солнце превращается в немигающий желтый глаз прямо у меня над головой, я качу по улочкам Манси в поисках адреса, который мне когда-то дала Лайза, чтобы я могла при желании ей написать.
Ее дом обнаруживается на тихой боковой дорожке, застроенной ранчо, по обеим сторонам которой тянутся ряды платанов. Дом Лайзы заметно красивее остальных: ставни свежеокрашены, на веранде стоит безупречная садовая мебель. Посреди аккуратно подстриженной лужайки разбита круглая клумба, в самом центре которой огромным грибом распласталась поилка для птиц.