Последние дни

И Сьюзен

Возникает мысль похоронить тело, но холодный разум подсказывает мне, что оно все еще остается лучшим отпугивающим средством. Любой находящийся в здравом уме человек, заглянув в стеклянную дверь, захочет бежать отсюда как можно дальше. Мы теперь постоянно играем в игру под названием «Кто безумнее и страшнее». И моя мать – наше тайное оружие в этой игре.

Я осторожно иду в сторону душевой, откуда слышатся звуки льющейся воды. Мама напевает навязчивую мелодию, которую, думаю, сама же и сочинила. Она часто пела нам, пребывая в полубессознательном

состоянии, песню без слов, грустную и ностальгическую. Возможно, когда-то даже были слова, потому что каждый раз, когда ее слышу, представляю себе закат над океаном, древний замок и прекрасную принцессу, которая бросается со стены в грохочущие волны.

Я стою перед дверью душевой, прислушиваясь к мелодии. Судя по всему, очередной приступ безумия подошел к концу. Обычно мама пела эту песенку, заклеивая пластырем ссадины и порезы, которые сама же и нанесла нам в невменяемом состоянии.

В такие моменты она была с нами особенно нежна, и чувствовалось, что ей по-настоящему жаль. Думаю, таким образом она пыталась извиниться. Само собой, нам это мало помогало, но, возможно, именно так она давала понять, что всплывает на поверхность из тьмы, перемещаясь в серую зону.

Она постоянно напевала эту мелодию после несчастного случая с Пейдж. Мы так точно и не выяснили, что произошло. В то время дома были лишь Пейдж и мама, и только им известно, что случилось на самом деле. Мама потом несколько месяцев плакала, обвиняя во всем себя. Я тоже обвиняла во всем ее – а как могло быть иначе?

– Мама! – зову я через закрытую дверь душевой.

– Пенрин! – кричит она сквозь плеск воды.

– С тобой все в порядке?

– Да. А с тобой? Ты не видела Пейдж? Нигде не могу ее найти.

– Мы найдем ее, обязательно. Как ты меня нашла?

– Ну… просто нашла.

Мама обычно не лжет, но у нее есть привычка недоговаривать.

– Как ты нашла меня, мама?

Несколько мгновений слышен лишь шум воды, затем мама отвечает:

– Мне сказал демон.

Голос звучит неохотно, словно она чего-то стыдится. В нынешних обстоятельствах я бы даже могла ей поверить, вот только никто, кроме нее, не видит и не слышит своих личных демонов.

– Весьма любезно с его стороны, – говорю я.

На демонов обычно возлагается вина за все безумные поступки, которые совершает мать. Они редко удостаиваются похвалы за добрые дела.

– Пришлось пообещать, что я для него кое-что сделаю.

Честный ответ. И предупреждение.

Моя мать сильнее, чем может показаться на первый взгляд, и, если ее застигнуть врасплох, можно серьезно пострадать. Всю свою жизнь она думала о том, как защититься – незаметно подкрасться к нападающему, спрятаться от Того, Кто Следит, прогнать чудовище обратно в преисподнюю, прежде чем оно похитит души ее детей.

Прислонившись к двери душевой, я обдумываю варианты. Что бы она ни пообещала своему демону, вряд ли это что-то безобидное. И вполне возможно, весьма болезненное. Вопрос лишь в том, кому предстоит испытать

боль.

– Сейчас возьму кое-какие вещи и засяду в кабинете, – говорю я. – Пробуду там день-два, но ты не беспокойся, ладно?

– Ладно.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты сидела в кабинете. Но не выходи из здания, хорошо? В кухне есть вода и еда.

Возникает желание сказать ей, чтобы была поосторожнее, но потом понимаю: это глупо. В течение десятилетий мама и без того вела себя крайне осторожно, береглась людей и чудовищ, пытавшихся ее убить. И вот, после Нашествия, наконец их встретила.

– Пенрин?

– Да?

– Пусть на тебе будет одежда со звездами.

Она имеет в виду желтые звездочки, которые вышила на нашей одежде. Я не смогла бы ее не носить, даже если бы захотела. Звездочки вышиты на всем, что у нас есть.

– Ладно, мам.

Несмотря на замечание насчет звездочек, речь ее звучит вполне осмысленно. Возможно, не стоит этому особо радоваться, после того как я увидела оскверненный труп.

Я не столь беспомощна, как обычная девочка-подросток.

Когда Пейдж было два года, мы с отцом, вернувшись домой, нашли ее на полу, всю переломанную. Мать пребывала в состоянии глубокого шока. Мы так и не смогли в точности выяснить, что произошло и как долго она стояла, оцепенев, над Пейдж. В течение нескольких недель мама плакала и рвала на себе волосы, не произнеся за это время ни единого слова.

Когда она наконец пришла в себя, первое, что она сказала, – я должна брать уроки самообороны. Ей хотелось, чтобы я научилась драться. Она отвела меня в школу боевых искусств и заплатила наличными за пять лет обучения.

Поговорив с сэнсэем, она выяснила, что существуют разные виды боевых искусств: тэквондо – для боя на небольшом расстоянии, джиу-джитсу – для схватки один на один, эскрима – для боя на ножах. Она проехала по всему городу, записывая меня на все эти единоборства, и не только. Уроки стрельбы из пистолета и лука, курсы по выживанию, сикхские лагеря, самооборона для женщин – все, что ей удалось найти.

Через несколько дней об этом узнал отец, но она уже потратила тысячи долларов. Папа, у которого и без того хватало волнений из-за больничных счетов для несчастной Пейдж, изменился в лице, узнав, что наделала мама.

После периода столь лихорадочной деятельности она, казалось, обо всем забыла, даже о том, что вообще куда-то меня записывала. Единственный раз спросила об этом пару лет спустя, когда я нашла ее коллекцию газетных заметок. Я видела раньше, как она иногда делает вырезки из газет, но никогда не интересовалась их содержанием. Она хранила заметки в старомодном розовом фотоальбоме с надписью «Первый альбом малыша». Однажды он оказался раскрытым на столе, словно приглашая меня заглянуть.

Жирные буквы заголовка аккуратно наклеенной на открытой странице заметки гласили: «Мать-убийца говорит, что ее заставил это сделать дьявол».