Последние дни
Шрифт:
— Чушь собачья!
— Говори, что хочешь, только знаешь, со стариком такие штуки происходят сплошь и рядом. В любом случае, победа Сики принесла нам десять тысяч. Совсем неплохо, пока ждешь жирный кусок.
— Про меня не забудь.
— Я о тебе подумала.
Она достала из сумочки купюру в пятьсот франков.
— Купишь себе что-нибудь и оплатишь папины долги в бистро.
— Ты моя любимая сестренка.
— Угадай, куда мы после всего этого отправились.
— Не могу.
— У нас было небольшое путешествие на Лазурный берег. Не представляешь, как там красиво.
— Ты была в Ницце?
— Конечно, киска. Ницца — это чудо. Вдоль моря идет большой бульвар, я такого еще не видела. А какая там роскошная публика! И машины огроменные!
— У твоего старика есть машина?
— Нет. Но скоро будет. Когда отвалится жирный кусок. Вот увидишь.
— Про меня не забудешь?
— Нет, Ниви, киска. У меня идея. Знаешь, что я для тебя сделаю? Найду тебе благородного мужа.
— Ого.
— Это меня тоже старик научил. Оказывается, есть графы и маркизы, впавшие в безденежье, — за них выходят замуж. Это сколько-то стоит. И ты становишься графиней или маркизой. А еще знаешь, что я для тебя сделаю? Ты у меня станешь киноактрисой. Как это устроить, меня тоже старик научил. Достаточно заплатить. И становишься знаменитым, твой портрет появляется в «Сине-Магазин».
— У меня от твоих рассказов голова кругом.
— О! Я еще забыла сказать самое интересное. Мы ездили в Монте-Карло. Играли в рулетку. Потрясающе. Всю ночь там провели. Я потеряла все, что у меня было, зато старик прибрал к рукам несколько купюр по тысяче.
— Он что, такой везунчик?
Фаби помялась.
— Думаю, он просто-напросто упер жетоны у одного хмыря, которому сильно фартило.
— Отчаянный у тебя старик.
— Только никому ни слова, ладно? Представляешь, как я вляпаюсь, если все выяснится.
— Не сомневайся: могила.
— Не говори, как Борниоль, а то я вздрагиваю. А что касается Вюльмара, то старик хочет провернуть большое дело именно с ним. Он рассказал мне, что выдрессировал его, научил множеству фокусов, и теперь наш мальчик окончательно дозрел. Но я ему отсоветовала его приобщать. Знаешь, к соплякам доверия нет. Этим в пьяном виде проболтаться — раз плюнуть. По-моему, лучше было бы от него отделаться, и потом, это еще вопрос порядочности: понимаешь, мой старик рискует испортить парню жизнь. Представь, что его накроют, а? Будет о чем пожалеть. Впрочем, ничего еще не решено.
— По-моему, ты не промахнулась.
— Уверена, что не промахнулась. Для меня лучше всего, чтобы старик все сделал сам. Меньше риск, больше навар.
— А ты не дура, Фаби.
— Не волнуйся, уж я-то знаю, что к чему. Чай, там кое-что есть.
Она постучала по лбу указательным пальцем со свежелакированным ногтем. Но ее довольное выражение вдруг пропало.
— Балда, зачем ты мне это сказала?
— Что именно?
— Что он похож на Ландрю. Мне аж жутко сделалось.
— Я сказала в шутку.
— Неостроумная шутка. Если подумать, то даже глупая. Чтобы Браббан был похож на Ландрю! Не смеши меня.
— Не
— Папа точно бы огорчился! Хватит. Кстати, поцелуй его от меня. Не забудь сделать то, о чем я просила. А когда отвалится жирный кусок, я о тебе тоже не забуду, Ниви, киска моя.
Они расцеловались.
— Слушай, Фаби, я хотела у тебя кое-что спросить.
— Спрашивай.
— Ты не рассердишься?
— Спрашивай давай.
— В общем, у тебя есть любовник?
— За шлюху меня принимаешь?
— Ну, до свидания, Фаби.
— Ну, до свидания, Ниви.
XXVII
С тех пор как Браббан спустил несколько тысячных купюр, стянутых у одного раззявы-игрока, он был на мели. Фаби каждый день интересовалась, как поживает крупное дело; он отвечал «движется, движется», но она почти перестала ему верить. Он не хотел вновь возвращаться на вокзальную тропу и идти дорогой провинциалов, поскольку потерял сноровку и с ужасом вспоминал о возможности попасться на пустяке. Он снова решил растрясти мадам Дютийель, но она одолжила ему лишь несколько луидоров [93] . Однажды ему показалось, что он нашел верный способ, нечто ловко закрученное. Он бросился в «Суффле» и сел за альфредов столик.
93
В данном случае луидор подразумевает сумму в двадцать франков. Слово louis означает во французском языке и «луидор», и имя Луи (Людовик). Одно из имен Браббана — Луи Дютийель.
— У меня к вам предложение.
— Слушаю, месье, — весьма сдержанно ответил Альфред.
— Как бы вы отнеслись к тому, чтобы я вас кредитовал, используя ваши знания о планетах и магнетизме.
— Не понимаю, месье.
— Ну, в общем, вы переоделись бы в факира или в магараджу, так лучше, и предсказывали бы будущее. Я бы приводил к вам клиентов. Поскольку вы никогда не ошибаетесь, репутация у вас была бы отменная и мы бы разбогатели.
— Дело в том, что я не люблю переодеваться, — сказал Альфред. — Да и коммерцию не люблю. Мне и магазинчик держать было бы не интересно, а предсказывать будущее — тем более. Месье прекрасно знает, что у меня одна цель: отыграть на скачках то, что потерял мой отец. Что до остального, то я всего лишь официант, а не прорицатель. Месье понимает, что если я иногда и сообщаю ему кое-что, то это, так сказать, из любезности.
— Я вас понял, Альфред, понял.
Браббан не стал настаивать и отправился восвояси.
Он сидел один в конторе и от отчаяния бормотал что-то себе под нос. Малютка Фаби считала его большим человеком, а он — всего-навсего жулик. Было отчего биться головой о стену. Он уже не мог свести воедино две идеи, два слова, два рудимента мысли. Браббан сидел один в конторе, разбитый, подавленный.
Постучала машинистка, просунув в приоткрытую дверь несколько локонов.
— Здесь ваш секретарь, — сказала она.