Последние Горбатовы
Шрифт:
Вот получена и отставка. И в то же время, в тот же самый день, Михаил Иванович был у его родителей. Наконец все решено, остается объясниться с Лизой.
Михаил Иванович прямо сказал ему, что ни он, ни жена его ровно ничего не говорили дочери, что она должна решить сама и они в это вмешиваться не станут.
— А потому, друг мой Гриша, — прибавил с улыбкой Михаил Иванович, — может, ты и еще отставку получишь… не ручаюсь, это уж твое дело, а я сторона. Приезжай завтра утром и старайся выиграть сражение, пока еще не снял
— Нет, я приеду именно без эполет, — сказал Гриша. — Я снимаю их сегодня вечером и облекаюсь в штатское платье. Я с Лизой буду говорить таким, каким отныне должен быть всегда перед нею, то есть без всяких прикрас этого мундира. Может быть, я ей покажусь смешным, безобразным, но именно потому и явлюсь штатским.
— Дело, дело, мой друг, одобряю! — сказал Михаил Иванович.
Он крепко сжал руку Гриши и потом его обнял. Насколько мог, он начинал любить его. Он был им до последней степени доволен.
Гриша так и сделал, как сказал. Приехал на следующее утро в черном сюртуке и цилиндрической шляпе.
Внизу великолепный швейцар укоризненно покачал головою и осмелился заметить:
— Эх, что это вы так, сударь Григорий Николаевич, в военном-то вам не в пример больше к лицу было!
— Ничего, сойдет и так! — проговорил Гриша.
Хотя и уверенный в себе, но он был несколько нервен и чувствовал себя не совсем ловко.
— Его превосходительство с полчаса как изволили выехать, — доложил швейцар, — барыня тоже от обедни еще не возвратилась.
— А барышня?
— Барышня дома, надо полагать в концертном зале, слышно было, как играла… Да вот, извольте прислушаться, это, наверно, они играют…
Откуда-то издали действительно доносились звуки рояля.
Гриша быстро поднялся по широкой мраморной лестнице, взглядывая в зеркала. Он чувствовал себя очень странно, очень неловко в своем новом костюме, как будто он был не одет, будто в халате. Он почти вбежал в концертный зал и увидел в глубине этой обширной, великолепной, но строгой и холодной комнаты Лизу.
Она сидела за роялем, лениво перебирая клавишами. Отрывистые и довольно беспорядочные звуки уносились к высокому куполу. Заметя вошедшего, Лиза встала с табуретки и пошла ему навстречу, скользя своими маленькими ножками по блестящему, как зеркало, мозаичному паркету. Она щурила глаза и вглядывалась, так как была близорука. Она почти совсем подошла к нему и все еще не узнавала, — он это ясно видел по изумленному, вопрошающему выражению ее лица.
Он отвесил глубокий поклон, и ему опять показалось, что он раздет и в совсем неприличном виде.
Наконец Лиза засмеялась.
— Григорий Николаевич, так это вы, нет, это не вы… Прочь, прочь, я и знать вас такого не хочу!.. Уходите, слышите?.. Фу, какой противный… Mais vous savez, vous ^etes m^eme ridicule!., tournez-vous… comme `ea… non, d'ecid'ement `ea ne vous va pas! Vous devez reprende vorte jolie uniforme… [37]
В то же время она протянула ему руку, которую он пожимал и не выпускал.
37
Знаете, вы даже смешны!.. Повернитесь… вот так… нет, это вам решительно не идет. Вам следует вновь надеть ваш прекрасный мундир… (фр.).
— Отчего у вас такая холодная рука? — спросил он, наклонился и поцеловал эту действительно холодную руку.
— Да разве вы не чувствуете, что здесь совсем мороз? Я замерзла, знаете, уж совсем сон клонил, совсем. Пойдемте скорее вот сюда, в зеленую комнату, там камин затоплен.
Она взяла его под руку, и они побежали и остановились только в самом изящном уголке у пылающего камина. Лиза упала в кресло и вытянула к камину ножки.
Гриша придвинул себе кокетливый пуф и очутился совсем рядом с нею.
— Так я кажусь вам очень безобразным в этом моем новом наряде? — спрашивал он, заглядывая ей в глаза.
— Очень!
— Но ведь что же мне делать, ведь это неизбежно, таким я всегда теперь буду…
Она окинула его быстрым взглядом…
— Если неизбежно, так что ж и говорить об этом! Конечно, мне жаль вашего мундира, это мой любимый мундир, и он очень шел к вам… Но успокойтесь, я вам скажу правду, я думала, что это будет гораздо хуже… Всякий отставной военный, особенно в первое время, просто невыносим, даже какая-то неприличная фигура!.. Ну, а вы ничего, вы приличны даже… даже это вам идет, только вы совсем другой, в новом роде.
— Вот и прекрасно!
И опять его рука подобралась к руке Лизы и ее охватила.
— Теперь потеплела, — сказал он.
Лиза сделала вид, что не замечает, что не чувствует его пожатия, но все же высвободила свою руку.
— Что же вы намерены теперь делать, Григорий Николаевич?
— Как что?! Служить… ведь вы же знаете…
— Да!.. И вы уже получили место?
— Конечно, все устроено. Этот год прослужу здесь, а через год… через год — в провинцию.
— Надолго?!
— Нужно постараться, чтобы не надолго, там будет видно…
— И вы не соскучитесь?
— Полагаю, что соскучусь ужасно… если придется там жить без вас…
— Как без меня?!
Она вспыхнула, хотела было взглянуть на него, да и не взглянула.
У него немного пересохло в горле.
— Да, без вас!.. Я просто не буду в состоянии уехать из Петербурга, если вы со мною не поедете…
— Гри… Григорий Николаевич, что за глупости вы говорите!..
Но он уже завладел ее руками, он целовал их и шептал: