Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Табачник Гарри Давидович

Эти забастовки можно было сравнить с вершиной айсберга в море общенародного недовольства. Для многих на Западе это явилось полной неожиданностью. „Если бы в Советском Союзе были проведены свободные выборы, ...коммунисты получили бы подавляющее большинство... За 68 лет люди действительно превратились в сторонников режима”, — убеждал американцев всего за два года до этих событий корреспондент телекомпании Си-эн-эн С. Лури.

Говорят, во время французской революции якобинцы бросили клич: „У нас нет врагов среди левых”. После опуса американского журналиста, одного из множества написанных в защиту советского режима, те, кому пришлось жить и умирать при коммунизме, могли бы сказать: наши враги только слева.

Что мог узник на Колыме, погибающие от голода, загоняемые в колхозы крестьяне

противопоставить таким строчкам: „...единственно настоящий мировой прогресс неотделимо связан с судьбами СССР... Сталин и его великие сподвижники-большевики... создают лучшее, более прекрасное, более светлое будущее для всего человечества”. Подпись: „Ромен Роллан”. Автор „Жана Кристофа”, хотевший своим романом, по его признанию, „разбудить огонь души, который покоился под пеплом”, оказался погребенным под пеплом сгоревшей в ГУЛаге теории и у него не хватило душевного огня, чтобы понять страдания не выдуманных, а живых людей, которые, как он считал, „полны энтузиазма и преодолевают трудности”. Что должны были бы сказать маститому мэтру воркутинские шахтеры, уже не одно десятилетие преодолевающие трудности и все их не преодолевшие? Тем, кому демократия дала возможность свободно писать правду, но кто все эти десятилетия извергал оправдывающую коммунистов ложь, кто скрывал перед миром их истинную сущность, так или иначе способствовали укреплению антинародного режима. Провозглашая свою приверженность демократии, они не поняли, что так же как она необходима им, она нужна и шахтерам Воркуты, что демократия неделима, что если ее нет на Воркуте, она рано или поздно исчезнет и в Гарварде, и Кембридже, и Сорбонне. История все расставит на свои места, и борцами за демократию она назовет тех, кто отдавал жизнь за нее , борясь с коммунистическим тоталитаризмом, сопротивляясь ему, не поддаваясь ему, а не тех, кто, живя в условиях демократии, воспевал тоталитаризм, обладая предоставленной демократией свободой, помогал тем, кто стремился уничтожить свободу, кто вместо того, чтобы сказатьправду о коммунизме, лгал.Они не менее палачей ответственны за кровь жертв. Она и на них. Биограф знаменитого экономиста Кейнса, преподававшего в Кембридже, пишет, что тот был потрясен „склонностью к коммунизму студентов, особенно талантливых”. Свой талант они поставили на службу тирании, став ее слугами, защитниками ГУЛага, тех самых лагерей, о которых писали воркутин-ские шахтеры.

В ходе забастовок во всех шахтерских центрах возникли забастовочные комитеты, которые поддерживали порядок во время забастовки, вели переговоры, в общем, чувствовали себя властью и вели себя как власть. Вот это больше всего и напугало партийную верхушку. А 19 ноября 1989 г. на конференции в Новокузнецке было объявлено о сформировании Союза трудящихся Кузбасса. Началось создание альтер-штивной структуры власти.

В такой ситуации как было не вспомнить об известном из школьных учебников классическом примере двоевластия, возникшем в России весной 1917 года, когда существовавший в Петрограде Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов, по воспоминаниям входившего в него представителя трудовиков В. Станкевича, „фактически был революционным правительством для России, высшим авторитетным органом, к которому прислушивались отовсюду с напряженным вниманием”.

Так, может, летом 1989 года шахтеры, создав параллельные организации на местах, способные в будущем постепенно перенять на себя управленческие функции, приучая население обращаться к себе, обходиться без партийного руководства, и подсказывали выход? В 1917-м двоевластие было ненужным. Тогда оно сыграло роковую роль. Спустя 72 года оно могло стать мостом от существующего порядка вещей к будущему.

Появление шахтерских комитетов было признаком того, что недовольство достигло предела.

Советский ученый Евгений Амбарцумов высказывает мнение, что налицо угроза экономического краха, поскольку дело идет все хуже и хуже. Усиливается инфляция, вызванная увеличением зарплаты и ростом цен продукции государственных предприятий. Засуха наносит удар по урожаю. Становится известно, что брянский мясокомбинат выпускает сосиски, замешивая в них зараженное в результате чернобыльской катастрофы радиоактивное

мясо.

А в Гомеле, над которым прошел чернобыльский дождь и где жителям не говорили, чем они больны, хозяйкам советовали десять часов вымачивать картофель, прежде чем употребить его а пищу. После такой процедуры в нем оставалось мало что полезного для еды. „Нужны конкретные меры” взывает заголовок в „Известиях”.

С Кавказа поступают неутешительные вести о кровавых столкновениях между грузинами и азербайджанцами. Обе стороны применяют оружие, украденное или купленное у милиции и армии. Оружие обнаружено и в Абхазии, где проходят стычки между грузинами и абхазцами.

Сахаров напоминает о том, что несмотря на разговоры о демократизации, в тюрьмах и психбольницах все еще содержатся узники совести. В отчаянии газета „Аргументы и факты” призывает забыть о демократию!, т. к. события показывают, что она „ведет только к хаосу и насилию”.

В Эстонии русские объявляют забастовку, протестуя против уступок центральных властей эстонцам. По поступившим на Запад сведениям, к ее организации приложил* руку КГБ. Упорно поговаривают о возможности военного переворота. А заместитель начальника генерального штаба не скрывает, что генштаб играет важнейшую роль в выработке как внешней, так и внутренней политики.

Обостряется борьба на литературном фронте. На страницах газет и журналов нередки статьи, стирающие идеологические противоречия между „красными и черными” — коммунистами и шовинистами разного толка. Возникает реальная возможность союза между теми, кого Д. Мирский когда-то так удачно назвал „красной и черной сотней”. Прецедент этого был установлен еще в первые годы советской власти, когда, как отмечал московский священник С. Фрязинов, к большевикам примкнули „громилы, которые раньше представляли из себя грозную и вместе с тем грязную армию т. н. черносотенцев”.

Объединение происходит не столько на почве общности интересов, сколько на общности ненавистей. Как и тогда, так и теперь против инородцев, главным образом, против евреев. Их опять обвиняют во всех российских несчастьях. Партократии это очень удобно. Если обвиняют евреев, значит обвиняют не ее. Это подает ей надежду на спасение. Потерявшая точку опоры в изношенной идеологии марксизма, партократия теперь как за спасательный круг хватается за русский национализм, оживляя, казалось бы, давно исчезнувший национал-большевизм, возникший вместе со сталинской формулой „социализма в одной стране” — симбиоз большевизма и русского национализма. Партия, причинившая колоссальный ущерб именно русскому народу, вновь пытается сыграть на чувствах русских и выступить в роли защитницы их исконно национальных интересов, подхватывая лозунги националистов о сохранении державной мощи и сильной власти.

Трибуной этих взглядов служат журналы „Молодая гвардия”, „Наш современник”, еженедельник „В мире книг”, переименованный в „Слово”,

После опубликования журналом „Октябрь” романа Гроссмана „Все течет” и „Прогулок с Пушкиным” Синявского правые предпринимают попытку овладеть журналом и снять его главного редактора

А. Ананьева, на что редакция от уборщицы до ответственного секретаря отвечает угрозой забастовки. Откровенно антисемитские материалы печатает „Московский литератор”.

Державникам противостоит направление, представляющее современное выражение русского либерализма. Оно отвергает диктатуру и националистов и интернационалистов, доказывает совместимость патриотизма с защитой личности и свободы, одинаково подавляемых диктатурой любого цвета, включает в понятие национальной культуры все достойное, созданное художниками независимо от их национальной принадлежности и мировоззрения.

Новая оттепель вызывает появление и новых литературных произведений. Но как и в период заморозков, большая часть их создана перестроившимися, все теми же быстрыми перьями, теперь охотно откликнувшимися на модные ныне темы. Это вещи конъюнктурные, поверхностные, которым далеко до глубокого художественного исследования современности. И хотя некоторые из них и имеют успех у читателя и продаются на „черном рынке” по высокой цене, критик Б. Можаев называет такую литературу антинародной, обнаруживающей непонимание шродной жизни и целиком лживой.