Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
Загудел тихо лифт, поднимая кого-то к ним на этаж, и знакомый озноб пробежал по его плечам. Он, кажется, побледнел, и Крестна заметила это.
– Тесно здесь будет,- сказала она.
– Можно я у тебя жить буду?
– не глядя на нее, спросил Кузьмин.
– Хорошо,- отозвалась Крестна и отвернулась.
Он поразился тому, какая у него красивая мать.
– Войдем в купе,- сказала мама, и быстрые слезы в ее прекрасных глазах исчезли.
Они сели на мягкие диваны и молчали, любовно переглядываясь.
– Ты совсем не изменилась,
– улыбнулась мама.- Даже помолодела.
Крестна отмахнулась:
– Вот ты, Ниночка, прямо настоящей дамой стала.- Говорила она это одобрительно и любовалась мамой.- Коля-то большой какой!
– У меня часы есть!
– сказал пригоженький Николашка.- И тебе купили,- сообщил он, сидя напротив Кузьмина и разглядывая его, как будто зная про него что-то особенное.
– Посиди спокойно, Коля!
– строго сказала мама.- Как твои экзамены, Андрюшенька?
– Она смотрела на Кузьмина, и ему казалось - гладила рукой по лицу.
– Нормально,- прокашлявшись, ответил Кузьмин.- Четыре, четыре.
У мамы были новые, нерешительно округлые жесты. Он поразился мягкому, ласкающему движению руки, когда она взяла сумочку, длинный цветной зонтик, поправила завиток волос над нежным ушком. От нее чуждо пахло, она была новой. Он опять удивился, поняв, что эта красивая женщина - его мама.
Едва вошли в квартиру (мама радостно и как-то растерянно огляделась в комнате, провела-погладила рукой сервант), как Николашка потребовал еды. Кузьмин повел его мыть руки.
– А где ванна?
– плаксиво спросил Николашка.
– Нет у нас ванны.
– Где же ты моешься?
– приготовляясь зареветь, спросил он.
– В бане.
– В сауне?
– поморщился Николашка.- Я не люблю сауну, а папа любит, но ему нельзя. А кто тебе спинку трет?
– Дядя Ваня,- улыбнулся Кузьмин.
– Кто это - дядя Ваня, твой папа?
– Смотри, рукава намочил, балда,- сказал Кузьмин.
Он чинно сидел за столом, деликатно, по кусочку, без хлеба сглатывал неведомой нежности колбасу, смаковал крепчайший кофе. Рядом с чашкой, в нетерпеливо и неаккуратно надорванной упаковке лежали пластинки жевательной резинки, и он косился на них. Взять ее он решился только после того, как Николашка, намусорив, заявил, что он сыт, и потребовал конфет. Мама, слегка нахмурясь, протянула Николашке упаковку, а потом, спохватившись, предложила ее и Кузьмину. Потом Кузьмина отправили укладывать Николашку спать в альков за портьерой, на родительской кровати под голубым одеялом.
– А пижама?
– Поспи сегодня без пижамки, Коленька,- отозвалась мама.- Куда она запропастилась?
Мама рылась в распахнутых чемоданах, Николашка притворно захныкал.
– А ну, давай спи,- шепотом сказал Кузьмин.- Не то щелбан заработаешь!
Николашка прикрыл один глаз, выложил ручки, пай-мальчик, на одеяло, но хитрил. Кузьмин угрожающе выпятил подбородок. Тогда Николашка что-то очень быстро сказал ему по-английски и замер, с испугом и интересом ожидая реакцию.
– Спи, иностранец!
– сказал
Когда Николашкин нос уткнулся в подушку, полуоткрылся рот, лицо потеряло капризное выражение, Кузьмин вышел в комнату.
Мама и Крестна с удовольствием, молча, рылись в чемоданах, извлекая из них массу красивых вещей. "Все для тебя!" - довольным голосом сказала мама, и Кузьмин, повинуясь странному чувству, попытался благодарно ее поцеловать. С удовольствием он надел лишь тяжелые часы; весь остальной гардероб смутил его изобилием.
"Что бы почувствовал Мишка, успокоение?" - подумал он. Самоутверждающий вид - оценил он себя, глядя в зеркало, однако мама и Крестна находили, что он очень хорош. Они занялись какими-то воздушно-легкими женскими вещами, а он сел в угол дивана и стал листать кипу журналов, привезенных мамой.
Там было много боевой техники. Со вкусом снятая, она вызывала восхищение своим законченным видом: в танках ощущались тяжесть и ломовая сила, в самолетах-коварная стремительность, а ракеты едва удерживались на стартовых площадках. В статьях, помеченных отцом, были угрозы, хвастовство, насмешка.
– Там интересно жить?
– спросил Кузьмин, листая журнал мод.
– Нашим - очень трудно,- отозвалась мама, перебирая какие-то свертки в чемодане.- Сумасшедший мир. Для них войны как будто и не было... Несутся без оглядки куда-то...- Лицо у мамы было озабоченным - она не могла что-то отыскать в чемодане.
– А как Вася?
– негромко и как бы между прочим спросила Крестна.
– Он подал рапорт о возвращении,- рассказывала мама.- Очень устал. И еще...- Мама строго и внимательно посмотрела на Крестну и Кузьмина.- Он считает, что его место здесь, дома-там забыли весь пережитый ужас, опять лезут на рожон. Ну, а папа,- сказала она Кузьмину, откладывая какую-то вещь,- ты ведь знаешь, Андрюша,- человек долга. Он не идет с совестью на компромиссы.
– Что, может быть война?
– тихо спросила Крестна. У нее было очень напряженное лицо, в наступившей тишине заметил Кузьмин.- Ведь прошло всего одиннадцать лет!
– Как папа жалеет, что ты не хочешь стать офицером!
– сказала мама со вздохом.- Но вот в этом - весь он.- Она протянула Кузьмину тяжелый сверток - "Биологию" Вилли. На суперобложке отец написал: "Желаю-с полной самоотдачей и без жалости к себе".
– Вот тебе мой отчет,- сказала Крестна маме, доставая из своей сумки толстую тетрадь, в которой все это время она вела бухгалтерию.
– Какой отчет, Крестна!
– Мама оттолкнула от себя тетрадку.- Сколько ты для меня сделала!.. Как мне тебя отблагодарить!..
– Ну, обживайтесь,- сказала раскрасневшаяся Крестна, пряча тетрадь обратно в сумку.- Пойдем мы с Андрюшей... Пусть у меня поживет, а ты пока устраивайся, Ниночка.
Мама растерянно оглянулась на Кузьмина:
– Как же так?
– Ему ж заниматься нужно,- тихо сказала Крестна.
– Я каждый день к тебе приходить буду!
– сказал смущенный Кузьмин.