Последние ратники. Бросок волка
Шрифт:
— А кто тебе сказал, что я тебе вдруг поверил?
Ряженый монах усмехнулся.
— Конечно, поверил. Кому-то ведь тебе надо верить.
— Маску мне отдай. А сам сдохни в мучениях.
Никодим пожал плечами, бросил князю респиратор.
— С отравой у меня как-то не срастается. Скорее всего, опять выживу.
— Малого какого хрена сюда приволок? Тоже, скажешь, случайно?
— Ну, вообще-то — да. Если уж точнее, то скорее он меня… выволок. А с каких пор самодержцу есть дело до остолопа из Овнища?
Из-за поворота раздалось гулкое эхо шагов. Никодим дёрнул желваками. Наверняка
Он поднял с земли оброненный колун и приготовился встретить дружинника с полагающимися почестями.
Но из отнорка вынырнул Кутька.
Черноризец едва успел остановить в замахе топор, а малец с перепугу чуть не выпустил ему стрелу в живот. После того, как оба облегчённо выдохнули, Кутька вопросительно двинул бровями в сторону Светлого. «Не стоит, мол, разве его подстрелить? За этим же сюда шли».
Никодим жестом приказал опустить арбалет.
— Ты-то откуда тут? — выдохнул «монах».
— Притаился в закутке, думал, мимо тать пойдёт, тут его и подстрелю. А он как услыхал, что здесь что-то забухало на всё подземелье, побледнел весь — и дёру дал. Мимо меня проскочил. А я — сюда.
— Смелый, значит, — успехнулся Никодим.
— Да нет. Просто я ж знаю, что там вход запечатан, и надо другой искать. А он — нет. Пущай ломится. О. Чего это у вас тут за дверью так сильно шипит?
— Всё, уходим. Ваша честь, пацан-то тебе ведь ничего не сделал? Может, по очереди с ним будете через эту штуку дышать? Если боишься репутационных потерь — так прими мелкого в дружину, вот срама и не будет. Тем более, что-то мне говорит, что ряды твоего добластного воинства после этой ночки тебе придётся изрядно претряхнуть.
— Добро, — буркнул Светлый. — Только чтоб никому о том ни звука!
— Ни единого! Давай, бежим наверх, откуда эта оглобля пригремела. Времени у нас, боюсь, очень немного.
Времени оказалось гораздо меньше, чем полагал Никодим. Едва они поднялись по лестнице и заперли за собой дверь, княжий терем сверху донизу тряхнуло исполинской силой. Чудовичный взрыв одним махом вынес крепкую дверь, зашибив ею черноризца. Из раскрытого зёва дохнуло адским жаром.
18. Моровое поветрие (начало)
Горло саднило, в рот как будто сыпанули сухого речного песка, в ушах гудело. А в чувство привела дикая резь внутри черепа, где-то над глазами. Легче от того, что сумел разомкнуть неподъёмные веки, не стало. Во-первых, в голове тут же стрельнула новая вспышка боли, а во-вторых, видно всё равно ничего не было. Куда ни глянь — клубы непроглядного серого марева, за которым неохотно прятались жирные языки пламени.
Обладатели двух хваток, вцепившиеся в него с двух сторон, кипящие вихри огня старательно огибали. Пусть и делать это с стонущем, наполненным треском, гомоном и гулом тереме было не так-то просто. Пол под ногами заметно подрагивал, будто вся домина аж подпрыгивала от нетерпения, когда же сможет, наконец, погрести их всех под обломками своего прогоревшего остова.
— Всё, — прохрипел сдавленный голос справа. Будто его обладатель до сих старательно избегал дышать. — Давай маску.
Кутька
— Тише, угорь недоделанный! — тут же глухо гаркнуло над самым ухом. — Очнулся, наконец. Сам идти сможешь? Руку убираю, но дышать не вздумай. Очередь князя респиратор пользовать.
Монах. Светлые глаза с перемазанного сажей лица глядели особенно колко. Заботы в них не наблюдалось совсем. И вопрос этот был задан явно не в порыве сердобольных чувств. Просто ромею действительно нужно было знать, долго ли ещё придётся переть на себе лишний груз.
Кутька чуть тряхнул головой, поморщившись от нового приступа боли. И кивнул в знак согласия.
— Это хорошо, — глухо кашлянул Никодим. Его лицо перехватывала одна из тех тряпиц, которые дал им старик-черноризец. — А то его светлое величество и так исходит кровью, а тут ещё какого-то приблуду приходится тянуть, как бурлаку. Чего морщишься?
— Голова, — просипел сдавленным голосом Кутька, боясь хватануть хоть каплю дыма. Может, из него и выбило дух, когда палаты ударило чудовищное сотрясение, но то, что окружающий их воздух ядовит, он помнил прекрасно. — Раскалывается.
— А ещё кружится? И блевать охота?
Кутька понуро кивнул.
— Добро пожаловать в каждое моё утро. Если это все симптомы, то давай-ка чеши дальше на своих двоих. А ещё лучше, подхватывай с другой стороны Светлого. Не нравится мне его белая рожа.
— На кол… за рожу, — голос князя едва пробивался через непонятный намордник. Но возражать, чтобы его подхватили под руки, он не стал.
— О! Сам едва сознание не теряет, но про казни и репрессии не забывает. Значит, жить будет. Таких хрен переживёшь. Малой, взялся? Ну, тогда потащили. А то окочурившийся на руках самодержец в моём послужном списке — нежелательная запись.
ХХХ
Терем трясло и покачивало. Стены трещали. Пол под ногами ходил ходкном, словно вдруг решил стать поверхностью бурной реки. Отовсюду доносились вопли, плач и мольбы о помощи. Которые дополнялись дерущим глотку и глаза чадом, непроглядным дымом и жаром исполинского костра. Без чуднoго намордника им пришлось бы очень туго, даже если не брать во внимание окутавшие хоромы ядовитые пары. А то, что во внимание их брать всё-таки следует, они поняли очень быстро.
Первого застигнутого дурным духом человека увидели, едва поднялись из поруба на первый поверх. На пороге лежала бьющаяся в припадке сенная девка, страшно хрипела и блевала кровью. Было это так жутко, что Кутьке даже в голову не пришло оценить, насколько она ладна станом и хороша лицом. Но дальше было только хуже. Окровавленные, едва не изрыгающие свои внутренности люди валялись под ногами, бились в стены, видимо, сослепу пытаясь найти выход, бросались в огонь, в котором продолжали истошно орать и давиться хрипами, хватали за ноги, задыхались и пускали ртом пену.