Последний берег
Шрифт:
«Сам Фримен не скрывает возможности развития эпилептических припадков после операции. Процент послеоперационных самоубийств также очень высок. Прочие побочные эффекты: увеличение веса, потеря контроля над функцией мочеиспускания и испражнения, гиперактивность, неспособность сосредоточиться, раздражительность, спонтанное сквернословие, потеря контроля над своим поведением в обществе, гиперсексуальность, вялость, алкоголизм. И наконец – разрушение интеллекта, утрата своего «я». Есть от чего наложить на себя руки! Эти самоубийцы – неудача Фримена, это те, у кого сохранилась возможность
«Лоботомия слишком дешево обходится, чтобы быть эффективной мерой. Скупой платит дважды – но бывает, что скупой платит всю жизнь. Содержание пациента в лечебном заведении средней руки стоит около тридцати пяти тысяч долларов, а лоботомия – всего двести пятьдесят долларов, после чего пациент отправляется домой и больше не беспокоит здравоохранение. Какая экономия! Какая выгода!
Фримен объясняет суть операции как отделение лобных долей – «рационального мозга» от таламического мозга – «эмоционального». Он считает, что психические расстройства возникают из-за нарушения баланса между эмоциями и разумом, и хирургическое вмешательство может этот баланс восстановить. Разумеется, это немыслимая ересь…»
На этом мои записки оборвались. Я услышала под окнами сигнал автомобиля. Отодвинув в сторону тяжелую плотную штору, оставшуюся с тех времен, когда Парижу угрожали бомбардировки, я увидела Франсуа. Он стоял под окном и держал в руках букет белых роз, целый куст едва распустившихся, сияющих бутонов.
Конечно, я так обрадовалась, что выбежала ему навстречу, даже не накинув плаща. Но это бы еще не беда.
Куда хуже было то, что я забыла захватить с собой дневник, так и оставила его раскрытым на столе.
Глава 7
– Катрина, я знаю, что если бы не война, если бы не оккупация, не все эти заварушки, – мне никогда не приблизиться бы к такой девушке, как ты. Ты даже не заметила бы меня. Просто проехала бы на автомобиле, а я тащился бы в кабачок – в синем рабочем комбинезоне и с термосом для обеда в руке.
– Ну отчего же, дорогой. Если бы ты злоупотреблял посещением кабачков, то через некоторое время мы вполне могли бы встретиться – например, ты попал бы на больничную койку с приступом Delirium tremens, и я бы лечила тебя.
Мы помолчали. Автомобиль ехал по Булонскому лесу. Вдоль аллеи лежали густые тени, в свете фонарей влажно клубился туман, чудесно пахло влажной землей и мхом, букет роз, лежавший на заднем сиденье, испускал тонкое сладко-свежее благоухание.
– Мне нравится в тебе то, что ты не делаешь скидки на мое происхождение и образование, – с улыбкой сказал Франсуа. – Ты отпускаешь умные словечки и латинские фразы так, словно я могу их понять… И, знаешь, я действительно их понимаю. Рядом с тобой я делаюсь лучше, Катрин. Быть может, я не должен об этом думать,
Он остановил машину, и туман опустился на нас, как серебристое облако.
Франсуа достал коробочку из кармана куртки.
– Надеюсь, оно будет тебе в самый раз. Рашель сказала мне, какой нужен размер. Но я договорился, что его можно будет обменять…
Я удивилась – ведь я полагала, что Рашель дала Франсуа одно из своих колец, которые ей удалось сберечь в сплошном кошмаре бегства.
Но я все еще плохо знала его.
Он словно слышал мои мысли.
– Рашель предлагала мне свое кольцо. Такое шикарное. В нем и бриллианты, и изумруды, чего только не было. Но я хотел подарить тебе кольцо, которое купил бы сам, пусть и не такое дорогое.
Он открыл коробочку.
– Ювелир сказал, что это опал.
– Ох, – только и смогла вымолвить я.
В молочно-белом тумане – точно таком же, как тот, что окружал нас, – вспыхивали синие и красные колдовские огоньки.
– Оно очень красивое, – искренне сказала я. – Франсуа, я согласна стать твоей женой.
Мы поцеловались, неловко и быстро, как в первый раз. И у него, и у меня губы были холодные и дрожали.
– Поедем, а то ты замерзнешь…
Заводя машину, он вдруг засмеялся.
– Что такое?
– Мне пришло в голову, что даже в белой горячке никто не повез бы меня в клинику Шато-де-Гарше. Это местечко для богачей. Я бы протянул ноги в каком-нибудь сумасшедшем доме, скажем, в Вильжюифе. Там умерла одна из моих теток, впавшая в старческий маразм. Жуткая дыра. Тетушка была там самой умной, даже учитывая персонал.
Я рассмеялась. Но отчего-то я думала о том, что Франсуа не сказал, что любит меня. Ни разу еще не сказал.
– А мы отпразднуем нашу помолвку?
– Если ты хочешь. Я не слишком знаю, как это делается. Может быть, ты хочешь пригласить гостей? Знаешь, таких… настоящих гостей. Людей своего круга.
– У меня почти нет знакомых в этом «своем» кругу. Разве только… моя мать? – И тут же я представила себе мать в моей гостиной. Дети Рахиль дергают ее за юбку, галантный испанец предлагает ей одну из своих вонючих папиросок, Франсуа пытается занять тещу светской беседой, а Плакса жует в углу ее сумочку… Право, на это стоило бы посмотреть! Но моя жизнь и так была насыщена впечатлениями. – Пожалуй, не стоит. Я не юная девушка, которая выходит замуж с благословения семьи. Я взрослая, самодостаточная женщина. Познакомитесь потом… на свадьбе.
Мне показалось, Франсуа остался доволен моим решением. Он ничего не сказал, но я поняла – в душе он побаивается знакомства с моей матушкой.
Вечером я попросила мадам Жиразоль купить кое-каких продуктов – наши кладовые порядком опустели после того, как в доме стало обитать больше людей, чем обычно – и приготовить на завтра легкую закуску.
– У нас будет праздник, мадам Жиразоль! Франсуа предложил мне руку и сердце!
Моя экономка охнула.
– Деточка моя! Дайте же я вас обниму! Ох, какая радость, какая радость! Вы же такая красавица, такое доброе сердце, кому же быть счастливой, как не вам?