Последний берег
Шрифт:
Она стиснула меня своими мягкими, будто подошедшее тесто, руками и прижала к своей необъятной груди.
– И вы такая чудесная пара! Ох, если парнишка любит от всей души, то кому интересно, есть у него деньги или нет. Любви-то за деньги не купишь!
Мне было приятно слышать эти слова. И на минутку я замечталась – представила вдруг, что мать поздравит меня так же, как мадам Жиразоль. Но шансов на это было не так чтобы очень много…
– Он подарил мне кольцо, – сказала я и вытянула руку. – Посмотрите. Красивое, правда?
Мадам Жиразоль снова охнула, но уже не так радостно.
– Что
– Ох, мадемуазель Катрина! Нет, нет, я ничего не хотела сказать.
– Да говорите же, а то я напридумываю черт знает что!
– Это же опал!
– Ну да. А что? Он краденый?
– Что вы такое говорите, мадемуазель Катрина. Даже будь он и краденый, как бы я это поняла, едва взглянув на него? Просто примета плохая – опалы носить и дарить. Камень несбывшихся надежд, так его называют.
У мадам Жиразоль всегда находилась какая-то примета, и обычно дурная. Нельзя садиться за стол, если гостей тринадцать – это насмешка над Тайной Вечерей. Хлеб надо класть на плоскую сторону: сколько раз экономка сердито переворачивала багет, если я клала его «на спинку». Хлеб, который пекли для королевского палача, откладывали именно таким образом, а кто съест хлеб палача, будет его следующей жертвой… Нельзя проходить под приставленной к стене лестницей: лестница вместе со стеной образует треугольник, а треугольник – это Троица. Боже упаси раскрыть в комнате зонт для просушки, это приносит неудачу. Опрокинув солонку, нужно бросить через левое плечо щепотку соли, чтобы прогнать злых духов. За купленные в кухню ножи мадам Жиразоль отдавала мне мелкую монетку, чтобы наша дружба не перерезалась. А теперь еще и опалы!
– Не думайте о плохом, мадам Жиразоль. Все эти приметы – сущая чепуха. Камень может навредить только в том случае, если вам запустили им в голову… Или если он краденый. Приготовьте нам хороший стол, достаньте из погреба вино. И помните, вы приглашены!
Она удалилась, ворча.
А я решилась позвонить матери.
Она не дослушала.
– О, дорогая, надеюсь, ты не будешь на меня в обиде за то, что я не смогу приехать? Ганс уехал в Англию, а мы с Тео решили прокатиться в Нормандию, проверить, как идут дела на моей фабрике…
Тео – это, конечно, Теодор Момм. Я так и знала, что мать спит еще и с ним. Что ж, это ее дело.
– Мне жаль.
– Я пришлю вам подарок. И будь добра, сообщи мне дату свадьбы заранее. Мне хотелось бы сшить тебе платье. Кстати, в чем ты будешь завтра?
– О, это неважно!
– Это очень важно! – разумеется, возразила мама. – Надень то, из японского шелка, с цветами и птицами, хорошо? Только пусть кто-нибудь из подруг поможет тебе завязать сзади пояс.
Мама забыла, что у меня нет подруг. Разумеется, я не могла пригласить Рене. Она приехала бы с мужем, а он был членом правительства Виши. Его появление могло быть неуместным.
– А вы уже выбрали, куда поедете в свадебное путешествие?
Свадебное путешествие! Вдруг у меня стало легко на душе. Я подумала, что мы с Франсуа можем уехать… Уехать далеко. У меня довольно денег. Мне представлялись роскошные купе международных экспрессов, каюты океанских лайнеров, номера отелей. Шелковое белье, шампанское,
Любовь изменила меня. Впервые в жизни мне хотелось роскоши, хотелось утонченной красоты вокруг себя. Мать всегда высмеивала меня из-за моей аскезы, но теперь я удивлю ее.
– Знаешь, мне очень хочется поехать, – призналась я. – Может быть, в Америку, а потом в Австралию. Может быть, мы поживем на каком-нибудь тропическом острове, в крошечной гостинице, и чтобы по утрам пахло магнолиями…
– Как прекрасно, моя дорогая. – Голос матери изменился, потеплел, заиграл нежными нотами. – Наконец-то ты захотела посмотреть мир. Я знала, что это произойдет, как только ты полюбишь. Твое сердце раскрылось, и теперь оно готово вместить в себя весь мир.
Это были прекрасные слова. Правда, закончила мать весьма прозаически:
– Надеюсь, ты позволишь мне оплатить все расходы, связанные со свадьбой и путешествием?
– Это очень щедро, мама. Спасибо.
– Ты не отказываешься! – поразилась мать. – Нет, ты и в самом деле изменилась. И мне это нравится.
Я думала пригласить кого-нибудь из клиники, может быть, Лолу, симпатичную медицинскую сестру, с которой часто пила кофе в маленьком кафе в Сен-Клу. Но Франсуа с улыбкой попросил, «чтобы были все свои», и я согласилась. Отчего-то я целый день была на нервах, хотя, казалось бы, ну что тут такого? Формальное предложение уже сделано, а до свадьбы еще далеко, так к чему же этот мандраж? Я не могла проглотить ни кусочка, не могла прочитать ни строчки в истории болезни нового пациента, и когда Жанна подошла ко мне в холле, смогла обронить только несколько ничего не значащих слов.
Я едва дождалась окончания своего рабочего дня. Забрала свой дневник из ящика стола – право же, не стоило оставлять его здесь, если я пишу в нем такие личные вещи… Вот и доктор Дюпон смотрит на меня искоса, одновременно с сожалением и с торжеством. О боги, он что же, полагает – я до сих пор переживаю из-за его измены и женитьбы? Странно, он же несколько раз видел, как меня увозил Франсуа. Право же, этот самоуверенный индюк слишком много о себе думает! Как они все удивятся, когда я выйду замуж и уеду. Впрочем, доктора Дюпона здесь уже наверняка не будет – отчалит в Америку вместе с Жанной. Посмотрим правде в глаза: вряд ли мне удастся так быстро, за несколько сеансов, снять с нее гнет, наложенный излишне властной матерью, а теперь еще и корыстным муженьком. Так не проще ли будет отпустить ее, дать ей в кои-то веки сделать выбор, свой собственный выбор, пусть даже первый и последний раз в жизни?
Это были дурные, эгоистичные мысли. Счастье вообще эгоистично. Но я устыдилась их. Нет, я непременно поговорю завтра с Жанной. И буду работать с ней столько, сколько потребуется. Или столько, сколько мне позволят.
Усевшись в машину, я раскрыла дневник. Не помешает вспомнить, что я писала вчера…
Прямо поперек страницы было написано крупными скачущими буквами:
УЕЗЖАЙ. УЕЗЖАЙ. НЕМЕДЛЕННО УЕЗЖАЙ.
Это было написано с таким яростным нажимом, что кое-где перо прорвало плотную бумагу, и на странице остались микроскопические брызги чернил.