Последний берег
Шрифт:
Я вырвала из журнала страницу, где приводилось описание операции и диалог Фримена с пациентом во время операции, и вклеила ее гуммиарабиком в свой дневник. Пригодится показать Жанне.
«Мужчина, 24 года, по имени Фрэнк. Когда пациенту сверлили отверстия над висками, его тревога стала более отчетливо выраженной, возможно, из-за производимого давления на череп и скрежещущих звуков, что так же действует на нервы, как сверление зуба, или даже в большей степени. Пациент мог чувствовать и слышать, как скальпель вырезает белое вещество мозга внутри черепной коробки.
Доктор: «Как вы себя чувствуете?»
Фрэнк:
Доктор: «Вы хотели этого?»
Фрэнк: «Да, но я не думал, что вы будете делать это, когда я в сознании. О, господи Иисусе, я умираю! О, доктор! Пожалуйста, остановитесь! О, боже, я умираю! О, о, о, ай (скальпель)! О, это ужасно! Ай! (он хватается за руку врача и вонзает в нее ногти). О, боже, я умираю, пожалуйста, прекратите!»
Сорок пять минут спустя:
Доктор: «Что случилось с вашим страхом?»
Фрэнк: «Пропал».
Доктор: «Почему вы испытывали его?»
Фрэнк: «Я не знаю».
Доктор: «Чувствуете себя хорошо?»
Фрэнк: «Да, прямо сейчас я чувствую себя очень хорошо».
Доктор: «Я могу продолжать?»
Фрэнк: «Мне все равно. Как вам будет угодно».
Его лицо расслабилось и напряжение прошло».
Я нашла и свои записи, оставшиеся после разговора с английским психиатром Томасом Валлентайном. Валлентайн полгода назад присутствовал на операции Фримена – Уоттса. Это была одна из первых операций, которую Фримен проделал топориком для колки льда. Помню, как я удивилась, переспросив: неужели топориком? Валлентайн объяснил мне, что американцы все напитки пьют со льдом, и топорик для колки льда, нечто вроде крошечной стальной кирки, является очень распространенным…
– Это было ужасно, – сознался Валлентайн. – Ох… Мне стало плохо. Я не мог наблюдать за этим. Никто из нас не мог с легкостью… Мне пришлось выйти из операционной. У меня нет ответа на вопрос, почему его не остановили.
Операция, на которой присутствовал Валлентайн, не была пока нигде не описана, и его свидетельство имело особое значение и вес. Это была специализированная форма лоботомии, изобретенная самолично Фрименом и в первый раз проведенная в обстановке высокой секретности в его кабинете.
– Прежде их хотя бы немного останавливала сложность и дороговизна операции, – говорил Валлентайн, принципиальный противник лоботомии и, значит, мой сторонник. – Фримен изобрел нечто элементарное, что никому не приходило в голову именно по причине своей ужасной простоты. Пациентка… Это была молодая девушка с параноидной шизофренией. Ее обездвижили электрошоком… Фримен подошел и оттянул ее веко. Открылся проток слезной железы. В него он поместил заостренный конец инструмента. Вы знаете, какая тонкая кость в орбитальной впадине. Один легкий удар молотком… Я услышал, как кость хрустнула. Инструмент был на глубине двух дюймов, когда Фримен отвел ручку в сторону – так далеко, насколько позволяла глазница… Потом он сунул в отверстие петлю и стал проворачивать ее… Господи, это выглядело так, словно он хотел достать пробку из винной бутылки! И тут я ушел. Мне пришлось уйти, потому что я должен был посетить туалетную комнату. Но туда я не дошел, меня стошнило в коридоре. А Фримен продолжал свою работу. Операция была проведена блестяще, девушка проснулась здоровой, она прекрасно себя чувствовала, только вокруг глаз у нее были синяки. Ее больше не беспокоили галлюцинации. Ее вообще
Фримен назвал это трансорбитальной лоботомией. Он сказал, что это – его подарок всем психиатрам – психохирургическая методика, которую они смогут применять, когда сочтут нужным, самостоятельно, не нуждаясь в помощи квалифицированного хирурга или даже анестезиолога. Я был в ужасе. Даже напарник Фримена, доктор Уоттс, был в ужасе. Он все же нейрохирург, он понимал значение только что показанного нам спектакля. Психиатр получал неограниченную власть над людьми, над их душами и жизнями, мог по желанию вырезать из нее любые куски…
Вероятно, противоречия между Фрименом и Уоттсоном стали непримиримыми, потому что вскоре они разошлись, хотя и продолжали дискутировать на конференциях и страницах журналов. Уоттс утверждал, что лоботомия должна быть последним средством, к которому стоит прибегать в тех случаях, когда уже ничего больше не помогает. Но Фримену вскружили голову новые возможности. Он заявил, что вопрос применения лоботомии следует рассматривать, когда душевнобольному пациенту не становится лучше после шести месяцев консервативной терапии.
Полгода, и только! Действительно, к чему ждать, если можно послужить к вящей славе психохирурга? По шкале Фримена, Жанна уже даже перезрела, она-то лечилась не один год.
У меня всегда был очень четкий почерк, вопреки расхожему мнению о том, что врач просто обязан писать неразборчиво. Я всегда была первой на уроках чистописания, и мой почерк был, скорее, похож на почерк монахини, воспитавшей меня, на почерк сестры Мари-Анж, чем на почерк моей матери. Я до сих пор любила писать, мне нравилось, как четкие буквы одна за другой ложатся на гладкую бумагу. Это помогало мне упорядочить свои мысли и разобраться в чувствах. Поэтому я очень подробно записала все, что думала о Фримене. Все, что, на мой взгляд, следовало знать Жанне.
«Этот врач не может быть хорошим – он слишком знаменит. Такая слава способна ударить в голову и изменить сознание не хуже, чем топорик для колки льда. Его промахов никто не заметит, даже самых очевидных. Это застит ему глаза».
Время покажет, что я была права. Через несколько лет, во время операции в Черокийской государственной больнице штата Айова, Фримен ослабит хватку на своем хирургическом инструменте, позируя фотографу. Топорик-ледоруб погрузится в мозг пациента по рукоять, нанеся ему необратимые повреждения.
«Лоботомия слишком широко применяется, она не может быть универсальной. Ею предлагают лечить психозы, гомосексуализм, алкоголизм, депрессию. Даже подростковое упрямство, даже детский негативизм. Недалек тот день, когда лоботомия будет применена к непослушному ребенку. Ею вот-вот начнут пугать детей».
И опять я была права. Всего через год операцию сделают девочке шести лет, которую ее мать находила «враждебно настроенной и нестерпимо капризной». Вместо того чтобы отнять ребенка у этой ехидны и отдать тому, кто мог бы и хотел о ней позаботиться, девочке сделали лоботомию, и вскоре мать не могла нарадоваться на дочурку: одевать ее теперь легко, она не срывает бантов и всегда спокойно сидит, когда ее причесывают! Правда, она разучилась читать… Но это не так страшно, ведь для девочки главное – быть красивой, а не образованной! Прекрасный результат!