Последний бой - он трудный самый
Шрифт:
Выстрелы танковых пушек проявляют боевую «елочку» наших машин, от укрытия к укрытию они продвигаются к цели. Движутся очень быстро, скачками, откуда только силы берутся у моторов, чтобы так легко двигать сорокашеститонные махины!
Наконец-то я вижу, как от Вильгельм-штрассе вырвался первый «ИС» роты Липаткина. И будто невидимая рука тотчас же развернула веер огня противника. Часть пунктирных, жалящих трасс устремилась вправо, к прорвавшемуся танку. Танк резко остановился и, огрызаясь огнем, отполз в укрытие. Его самого я уже не вижу, но десантники с
Из-за ограды навстречу им выбегает группа черных фигур в массивных надвинутых касках. Ими командует рослый эсэсовец с белым галуном воротнику мундира — шарфюрер.
Фашисты на бегу разделяются на две группы, выхватывают из голенищ своих коротких сапог ручные гранаты, швыряют в наших автоматчиков. Такую гранату швыряют, как биту в городках: секундная остановка, корпус резко откидывается назад и вправо, взмах рукой — и граната летит, словно палка, плашмя или, если бросок несильный, она кувыркается в воздухе.
Трудно определить, где наши солдаты, где немцы. Все сплелось. Мелькают приклады «ППШ», сверкают на быстрых взмахах лезвия малых саперных лопат, блестят солдатские ножи. Потом клубок рассыпается на сцепившиеся пары. Хорошо вижу ближнюю пару, оба сильны, и трудно им одолеть друг друга. Лица искажены яростью, в них одержимость стремлением убить врага!
Но вот наш боец оседлал фашиста, схватил за горло и с силой бьет головой о мостовую. Фашист пытается вывернуться, его тело извивается, но видно: силы уже покидают его, и ноги, ища опору, дергаются по камням...
Только теперь узнаю в нашем бойце старшего сержанта Плоткина, командира отделения автоматчиков. Он с трудом поднимается с земли, но другой фашист бросается тут же на него, и, сцепившись, падают оба.
Недавно старший сержант получил из Белоруссии страшное известие о гибели всей семьи: жены, пятерых детей, родственников... Могу сказать: не искал этот суровый и несчастный человек возможности остаться в живых, не знал страха, лез всегда в самое пекло боя. Ненависть к врагу и непоправимое, безысходное горе владели им, притупили инстинкт самосохранения.
* * *
Идут по улице наши «елочки»: башни развернуты в сторону целей, низко опущены пушечные стволы, режут воздух очереди танковых пулеметов. Хобот орудия все время шевелится, наводчик ищет цель. Приседая на балансирах, танк резко останавливается, коротко доворачивается пушка — выстрел! Огонь, дым, пыль заволакивают машину, танк срывается и — бросок к следующему рубежу.
В ночном бою отлично видны трассы огня, устремленного в танк. Желтые «жучки» трассирующих пуль, крутые, багровые хвосты «фаустов», вишневые и голубоватые трассы бронебойных снарядов — все это словно мощным магнитом притягивается к танку. Самой машины ночью порой и не видно, ее выдают вспышки выстрелов и за кормой бордовые огоньки от выхлопных труб двигателя.
Звонко хлещут в броню осколки, и по сравнению с ними мягко, как спелые сливы, плющатся пули.
Из танка управлять боем вообще трудно:
Нахлобучив танкошлем — без него в башне нельзя, голову расшибешь, — веду наблюдение через перископ и смотровые щели командирской башенки. Этого недостаточно, периодически надо открывать люк и высовываться из башни. Но и тут ограничение: длина шнура танкошлема, .подключенного к радиостанции и переговорному устройству. А сделать шнур длиннее нельзя: в критическую минуту в нем можно запутаться. Такие случаи были. Нельзя и отключить шлемофон — теряешь управление.
Правда, есть другая танковая радиостанция «10-РТ», она смонтирована на «виллисе». Но в таком бою на открытой машине не усидишь. Поэтому, когда управляю из танка, радист мой Петя Заварзин — солдатские прозвища у него «Кляйнпетер», «Сынок» — сидит в подвале, работает на начальника штаба.
Зато, когда есть возможность командовать не из танка, тут уж «Кляйнпетер» — главная скрипка, а мой «ИС», как послушный боевой конь, плетется сзади. Он охраняет НП и его радиостанция работает лишь на прием.
Бывают, конечно, такие обстоятельства, что и командирскому танку приходится вступать в огневой бой. Тогда, чтобы не терять управления, переключаю свой танкошлем на рацию, а экипаж ведет бой, переговариваясь по внутреннему переговорному устройству «ТПУ». В такие моменты в танке главную роль играет наводчик орудия, он сидит в башне в полуметре впереди меня. Всякое случается, бывает, и командиру роты, полка приходится действовать как линейному командиру танка, даже вступать в поединки с танками противника. На войне как на войне!
Управлять боем из танка мешает не только плохой обзор. Броня как бы экранирует тебя от людей. Нет непосредственного контакта с подчиненными, сидишь в своей башне, как в крепости: и самому не выйти и к себе никого не вызовешь... Однако приходится: в ближнем бою, маневренном, быстротекущем...
Сейчас, когда наши танки получили хоть небольшую возможность развернуться и маневрировать в прилегающих скверах, в ходе боя должен был наступить переломный момент. И надо было наладить более эффективное управление боевыми порядками полка. Одно дело, когда бою подчиненные только слышат своего командира по радио, совсем другое — когда они его и слышат и видят, как говорится, «в лицо». Короче, принимаю решение управлять боем с открытого наблюдательного пункта.
Вылез из башни и словно вынырнул из-под воды: неизмеримо шире обзор, громче и звонче все звуки боя.
* * *
Сложная и быстротечная штука — танковый бой. Противник тоже силен: чуть ты замешкался, чего-то не успел, тут же он влепит тебе снаряд. Умение, сноровка и быстрота необходимы в бою постоянно, всему экипажу. Именно — экипажу, потому что танк — это как бы единый организм из четырех человек плюс машина. В умелых руках экипажа танк — грозная сила. Но и танкисты противника обучены не хуже нас. В бою идет состязание не на жизнь, а на смерть. Солдат против солдата, командир против командира. А против танка — все!