Последний бумажный журавлик
Шрифт:
– Да ты за всю жизнь этого не прочитаешь! – пошутил он, складывая игрушки – их разбросала Кэйко, сестренка Хиро, собираясь в детский сад – мы с ним каждое утро провожали ее туда.
Книга называется «Повесть о Гэндзи».
Я смотрю на страницы и вспоминаю, как отец подарил ее мне – в день, когда ушел на войну…
– Вот тебе –
– Ничего себе, какой огромный! – ответил я.
– Зато будет чем заняться, пока меня нет. Обещай только, что прочитаешь. Это чудесная история, полная любви и боли. Она многому научит.
И я пообещал.
А потом я пролистал страницы и заметил его довольную улыбку. Папа наклонился ко мне – я почувствовал знакомый запах мыла, шампуня и табака и подумал, как же давно мы с ним не общались вот так близко.
– В книгах есть какое-то волшебство, – прошептал он мне на ухо.
Я поднял голову – хотел посмотреть ему в глаза, но он уже развернулся и направился к двери.
– Кстати, можешь переплести их в одну, – сказал он через плечо. – Глупо было бы потерять концовку.
Я последовал его совету и всюду носил под мышкой эту четырехтомную книгу, читая каждую свободную минуту и веря в книжное волшебство, о котором говорил отец.
Хиро собирает вещи в корзину для белья – слишком много дел по дому обрушивается на сына, когда отец на войне.
– Сколько там страниц? – спрашивает он.
Я открываю последнюю страницу и смотрю на номер:
– Тысяча девятьсот девяносто девять.
Хиро в ужасе качает головой: мой друг не большой любитель чтения.
Перелистываю страницу и говорю:
– Смысл не в том, чтобы дойти до конца, а в самом пути. Книга – как путешествие.
Я пью чай и продолжаю читать. Роман, конечно, вечен и прекрасен, как голубое небо и солнечный свет, но мысли мои далеко: с мамой – на ее работе, с отцом – на войне, а еще в том времени, когда и я смогу служить Императору и сражаться за мою страну.
Краем глаза замечаю, как Хиро идет к окну.
– Б-29, – произносит он. – И почему-то только один.
Мой взгляд замирает на 348-й странице, на последнем слове, которое я прочитаю в прежней жизни, во «времени до». Раздается знакомый рев американского самолета.
Хиро поворачивается ко мне:
– Тут что-то…
Его слова тонут во вспышке белого света.
Открываю
Свет погас.
Солнце не светит.
Все звуки исчезли.
Я оглох?
Почему так трудно дышать? Почему воздух обжигает легкие?
Мысли гудят, как мухи в банке.
Я моргаю; перед глазами что-то размытое. Что-то серое.
Щебень? Кирпичи?
Кашляю.
Лежу на спине, смотрю в небо, но оно потеряло голубой цвет. А солнце потеряло желтый. Их больше нет – ни солнца, ни неба, их как будто сдул ветер, оставив только серую пустоту.
Серый цвет – повсюду. Глубокий, недвижимый, поглощающий.
«Вставай! – говорю я себе. – Надо выбираться отсюда. Надо найти Хиро».
Я кричу его имя в темноту. Мой голос слишком слаб.
Снова кричу, но вдыхаю пыль, кашляю, надрываюсь от кашля – до слез.
«Давай, – думаю. – Поднимайся! Ты должен!»
Тело тяжелое, как свинец. Пытаюсь пошевелить пальцами ног. Получается! Я чувствую их, чувствую ноги. Хотя бы чуть-чуть.
С руками как-то проще, они свободно двигаются – вправо-влево. Медленно поднимаю руку, провожу по волосам, но морщусь от боли. В голове будто тысячи иголок.
Другой рукой дотрагиваюсь до лица, но меня тошнит от боли. Я открываю рот, и кожа на щеках туго натягивается:
«Хиро!» – кричу я опять, но ответа нет.
Ни единого звука.
Сбрасываю с груди и ног бесформенные обломки – деревянные, металлические, каменные. Смотрю на себя. Мне страшно. Я лежу в одном нижнем белье.
Кто взял мою одежду? Куда все подевались?
Поднимаюсь. Теперь во мраке я могу разглядеть очертания предметов, но мозг не принимает то, что я вижу. Мысли об одежде и наготе исчезают сами собой.
Стены лежат на полу, а потолок… Я осматриваюсь… потолка нет… оконные стекла выбило вместе с рамами…
Дверь! Где дверь? А стол и стулья? Где они? Куда все исчезло? Где Хиро?
Изо всех сил пытаюсь сохранить равновесие и наступаю на что-то мягкое, расчищаю этот непонятный предмет ногой и – внезапно – вспышка цвета.
Моя книга.
Я хватаю ее и прижимаю к груди, как будто это сама жизнь или то волшебство, которое сможет рассеять кошмар вокруг меня.
Шатаясь, с вытянутыми руками – чтобы не упасть, – я поднимаюсь на груду щебня и обломков и смотрю, во что превратился мой город.
Все покрыто густой пылью, окутано серыми облаками. Ищу на небе Луну – мне кажется, сейчас ее время, хотя я понятия не имею, ночь на дворе или день. В темноте проступают какие-то формы – будто призраки поднимаются из могил. Но среди этих теней нет ничего похожего на дома или людей: никто не открывает двери, никто не выходит на улицу – посмотреть, что произошло. Повсюду только груды камней, обугленные стволы деревьев, поваленные телеграфные столбы, скрученные металлические конструкции, торчащие, как сломанные ребра умирающего животного, деревяшки, замершие в ожидании пламени.