Последний довод главковерха
Шрифт:
Еще какое-то время продвигаемся вдоль леса, не входя в него, а через километра два, когда он, наконец, приобретает достаточно удобные для продвижения свойства, становясь суше и реже, воспользовавшись лесной дорогой, продвигаемся вглубь. До вечера без всяких происшествий проходим еще километров двадцать и становимся посреди леса на ночевку.
Канонада, стихшая немного в последний день, снова становится громче. Теперь мы вплотную подобрались к условной линии фронта. Условной, потому что сплошного фронта нет, оседлавшие показавшиеся им важными магистрали части красноармейцев отбиваются
Неловко скребу ложкой по дну котелка, выгребая остатки авдотьиного варева, когда по мою грешную душу является Дергачев.
— Приятного аппетита, товарищ командир!
— Спасибо! Сами поужинали?
— Да, спасибо. Судя по звукам канонады, мы рядом с фронтом?
— Пожалуй…
— Если завтра соединимся с нашими, гражданских и раненых отправим в тыл. Это я к тому, что хоть и очень удобно иметь повара из гражданских, действительно понимающего толк в хорошей пище, но потом нам придется обходиться обычной полковой кухней.
Я отодвигаю котелок и пожимаю здоровым плечом.
— Завтра будет завтра, тем более, если я отправлюсь в госпиталь, проблемы с питанием Вы будете решать без меня.
Майор молчит, с минуту разглядывая меня исподлобья, а потом выдает:
— Ходят нелепые слухи, что Вы ясновидец…
— Пока у нас есть свободное время, потратим его с пользой, набросаем план наших действий на завтра. — Гашу я в самом зародыше неприятную для меня тему.
— Неплохо бы было провести глубокую разведку на наиболее перспективных направлениях движения полка, после чего мы выберем наиболее удачный вариант.
— Разведка проведена, и я ее результатам доверяю.
— Вам не кажется, что как начальник штаба полка, я должен быть в курсе действий всех подразделений полка, и не только действий, но и численности, состава…
— Доставайте лист бумаги, и я ознакомлю Вас с полученными разведданными.
Пока майор, сопя от усердия, рисовал под моим руководством карту, а потом наносил на нее наши и немецкие части, недалеко от штабной телеги дважды прогулялась Зинаида Андреевна. Дамочке не терпится поговорить со мной, и разговор обещает быть интересным, думал я, указывая майору пальцем на плане месторасположение очередной батареи немецких гаубиц.
— Вот здесь штаб нашей дивизии, с соответствующими службами, готовятся к ночному отступлению.
Надо будет отогнать телегу на отшиб, чтобы никто не помешал нам, объяснение предстоит бурное.
— А этот мост охраняют наши зенитки, две семидесяти шести миллиметровые, и три тридцати семи. Все, на этом пока закруглимся, завтра с утра скорректируем карту согласно новым данным, и тогда же окончательно решим, что и куда. А сейчас, пожалуйста, попросите бойцов перекатить мою повозку в сторону, к тем кустам. Мне здесь не уютно, а лошадь уже выпрягли, телега не тяжелая, парни справятся без труда. Вот, так, хорошо, всем спасибо, все свободны!
Зинаида Андреевна взяла изрядную паузу, и нашла на меня время, когда уже почти стемнело.
— Как Вы тут, Авангард,
Начинает издалека, светский разговор, что ж, поддержим.
— Гораздо лучше, Зинаида Андреевна, у вас, наших женщин, легкие руки, перепеленали так, что на мне теперь как на собаке все зарастает и заживает, тьфу, как говорится, чтоб не сглазить!
— Это хорошо, приятно знать, что наши заботы не пропали даром.
Мягкая ладошка легла мне на голову, сжимаясь в твердый кулачок, попыталась вцепиться в коротко стриженые волосы, и, не преуспев в этом, жестко сжала оттопыренное ухо.
— Ну и мерзкий же Вы подлец, Авангард, — наклонившись к самому терзаемому уху, дрожащим от обиды шепотом охарактеризовала меня оскорбленная женщина, — что же теперь мне, даже под кустик присесть нельзя, так и будете за мной подглядывать, подлый Вы мерзавец?!
Накрываю ее ручку своей лапищей и осторожно, стараясь не оторвать собственное ухо, отвожу в сторону.
— Зинаида Андреевна, что за детские обвинения, я Вам что, школьник начальных классов, подглядывать за Вами?
— Скажите еще, что это не вы хохотали, когда я упала в лесу!
— Это получилось случайно…
— Случайно! — Вскрикивает возмущенно, прикрывает рот ладошкой и воровато оглядывается на готовящихся ко сну бойцов у недалеких костров.
— Разумеется, случайно, стал бы я нарочно за Вами следить! Я наблюдал за лейтенантом, когда он так странно заманеврировал к лесу, Вы же знаете, что полковник, его боевой друг, так и пропал?
— Ну…
— Вот я и подумал, вдруг лейтенант тоже решил дезертировать, забиться в чащу и отстать от полка проще простого. А тут Вы…
— И Вы решили развлечься, от скуки?!
Это она точно заметила, попробуй целыми днями валяться в повозке, никаких тебе развлечений, кроме визуальных, волком взвоешь, и это разговор я поддерживаю, чтобы немного развеяться. А он становится все более забавным, только бы не расхохотаться в неподходящий момент.
— Нет, ну что Вы, просто у Вас такие необыкновенные глаза!
— Причем тут мои глаза…, — несколько теряется Зинаида Андреевна.
— Не просто глаза, а восхитительные, волшебные глаза неописуемой и невозможной красоты, заглянув в которые навсегда забываешь о прошлом, будущем, о далеких странах и фантастических мирах, о том, кто ты, зачем и почему. — Я немного запутываюсь в комплименте, но сразу поправляюсь. — И сами Вы, Зинаида Андреевна, как загадочный изумруд, томно сверкающий в платиновой оправе, такая драгоценность, сама в себе, обладать которой…
— Я не поняла, зачем Вы мне все это говорите? — Зинаида Андреевна совершенно сбита с толку, и пытается нащупать привычную почву под ногами, — Вы что, влюблены в меня?
О, да, любовь-морковь!
— Конечно, как можно не влюбиться в такую женщину, как Вы, Зинаида Андреевна, не просто красивую, просто красивых много, но милую и очаровательную, обаяние которой…
— Но Вы же знаете, что я замужем, у меня сын, Миша, вы же его видели…
— Да причем вообще тут замужем-незамужем, вон и Карамзин сказал, «законы осуждают предмет моей любви», — вовремя вспомнил я Гоголя. — Мы удалимся под сень струй!