Последний довод главковерха
Шрифт:
— Ну, так проинформируйте вкратце, что за люди, откуда и сколько, я же просил доложить, долго ждать?
Капитан вытягивается и четко рапортует:
— Товарищ командир! В хуторе сосредоточены смешанные части второго и третьего батальонов двести сорок четвертого стрелкового полка сорок первой дивизии в составе ста девяти… на вечер вчерашнего дня, бойцов и командиров…
— Вот, теперь совсем другое дело. И расслабьтесь, капитан.
— Что?
— Вольно, говорю. Что за стрельба у вас тут была под утро?
— Неустановленные диверсанты
— Хорошо, капитан, то есть, плохо, конечно, но понятно.
Я помолчал, следя верхним взглядом за полковником, который успел обойти хутор и теперь сквозь заросли ивняка продирался к ручью.
— Что у вас с вооружением?
Капитана изрядно корежит от необычности ситуации, когда он должен докладывать странно назначенному командиром рядовому бойцу, тем не менее, он отвечает:
— Личного оружия хватает, патронов маловато, но не критично, имеются три ручных пулемета и два станковых, два ротных миномета, но без мин, около двухсот мин к батальонному миномету, но минометов нет, есть пушка «сорокапятка», снарядов восемнадцать, в том числе два бронебойных.
— По минометам, я правильно понял, у вас есть ротные, но нет мин, есть мины батальонные, но нет минометов?
— Да, все правильно.
— Это что, вредительство?
— Нет никакого вредительства, товарищ командир, — вмешивается Назар, порядочки в Красной Армии, сержант перебивает капитана, никакой субординации, — были бы у них батальонные минометы, так и мин батальонных бы не было, израсходовали бы все, минометы в обороне первое дело. А раз минометов нет, то и мины отстрелять не из чего, вот они и сохранились.
— Так и есть, товарищ командир, батальонные минометы разбиты, и мины мы поначалу вообще оставили на позициях, затем в селе конфисковали повозки и вернулись за ними.
— Ладно, разобрались. Лейтенант, — это я подошедшему летчику, — полк к выдвижению готов?
— Готов, товарищ командир! Но почему полк, тут и на роту…
— Если есть люди из двух батальонов, значит полк. Правильно, капитан?
Мне очень хочется командовать не какой-то ротой, а настоящим полком, пусть и очень куцым.
— Не совсем, товарищ командир. У нас и знамени полкового нет, оно наверняка в другой части, там же и штаб, и номер полка.
— Ничего, выйдем к своим, там разберемся, а пока мы — двести… как Вы сказали?
— Двести сорок четвертый стрелковый полк, товарищ командир!
— Вот именно! Лейтенант, вы собираетесь оставить раненых здесь?
— Да, товарищ командир, мне сказали, что они, то есть в полку, и раньше так же поступали. Тем более, среди раненых ночью есть очень тяжелый.
— Не знаю, как раньше, а сейчас всех забираем с собой, повозок хватит. Конфискуйте у селян матрасы и прочие подушки, и грузите раненых.
— По Уставу…
— Я знаю, лейтенант, я все знаю. Командуйте выдвижение, капитан.
— А как же полковник, товарищ командир?
Кто о чем, а летчик о полковнике.
— Идите в голову колонны, товарищ лейтенант, с полковником я сам разберусь.
Да, а кстати, где он? Шарю верхним взглядом по кустам, в которые забился полковник… да вот где, наш сбитый летчик, лежит на спине, из-под запрокинутой головы лужа крови, в руке ТТ. Да, был ты лихим истребителем, или опытным бомбардировщиком, считал себя крутым героем, а приземлили разок, или раздолбали самолеты твоей части на аэродроме, и скис. А теперь кто знает, может, так оно и к лучшему…
Полк выходит на дорогу, сотня бойцов с десятком повозок вытягиваются на полкилометра. Лежа на санитарной телеге впереди колонны, куда, кроме меня и Назара поместили еще двух тяжелораненых, прокладываю маршрут движения. Километров на двадцать вперед, он выглядит беспроблемным, а дальше, как раз на пределе моей видимости, упирается в глухой болотистый лес. Отсюда мне пока не видно, есть ли в этой труднопроходимой на первый взгляд, чащобе удобные для нашего передвижения проходы, подойдем ближе, посмотрим. Если нет, придется обходить его, не плюхаться же в болоте с повозками, только вот где обходить, с севера лесу не видно конца, а с юга, где он плавно сходит на нет, нас подпирает шоссе с интенсивным движением. Сейчас оно нам не мешает, следуя параллельно направлению нашего движения, но если обходить лес, его придется пересекать, та еще проблемка. Ладно, до леса пилить и топать больше трех часов, там видно будет.
Проходим сквозь деревеньку домов в двадцать, реквизируя походя три повозки под ругань и плач селян, бегло осматриваю дома на случай возможных подлостей со стороны бандитов, но нет, на столь крупное подразделение они напасть не решаться, могли бы обстрелять в спину, но и этого нет. Осматриваю и встречные рощицы и овраги на случай засад, мало ли, что взбредет в голову местным самостийникам, и тоже… погоди-ка!
— Товарищ! — Подзываю оказавшегося поблизости бойца, — сходи до того кустарника, пригласи сюда группу красноармейцев, что устроилась там на дневку.
Два командира и десяток бойцов, странно, почему они решили двигаться ночами, самолетов немецких мало, и летают они высоко, полностью игнорируя наше существование. Вообще, не заметно, чтобы немецкие летчики увлекались расстрелом беженцев, я сейчас о нашем участке фронта, видимо, основные бои идут в других местах, здесь авиации мало, и она занята по основному виду работы, не отвлекаясь на развлечения. Кстати, и беженцев здесь нет, и окруженцев не особо, что и понятно, граница рядом, да и фронт недалеко, все, кто хотел уйти, пусть даже от самой границы, давно ушли в наш тыл.