Последний император России. Тайна гибели
Шрифт:
Сторожев рассказал о последней службе в ипатьевском доме. Невольно возникает вопрос: почему он никак не объяснил допущенное дьяконом отступление от канона? Может быть, дьякон знал о решении большевиков убить Романовых и нашел верный способ предупредить их об этом? Тогда почему не признался в этом Сторожеву? Мог ли священнослужитель нечаянно совершить столь серьезную оплошность в правилах проведения службы? Не сделал ли он это сознательно? Не подавал ли семье знак?
Романовы все заметили. А Сторожев что, так и остался в неведении, что порядок службы был нарушен? Невозможно поверить, что священнослужитель плохо знал свое дело и допустил промах, на который сам
Есть только одно объяснение поведению дьякона и Сторожева. Если бы дьякон признался, что знает о подготовке расстрела, то ему пришлось бы сказать, откуда ему это стало известно. Сказав «А», пришлось бы говорить и «Б». Пришлось бы назвать свой источник информации. Но, как человек осторожный, он остерегался, что откровенность может обернуться для него большой неприятностью или даже станет угрозой для жизни. Возможно, он опасался за жизнь своего информатора. А может быть, допускал возможность возвращения в город большевиков и мести с их стороны.
Еще одним настораживающим моментом является то, что последняя запись в дневнике Николая Александровича датирована 30 июня (по новому стилю – 13 июля). Эта запись сделана на следующий день после возвращения в Екатеринбург Голощекина, который приехал с указанием Москвы уничтожить арестантов. Совпадение? Вот выдержка из комментария историка И. Непеина, который изучал подлинник дневника Николая Романова: «Согласно правилам хранения архивных документов в конце каждого дела ставится штамп, где указывается количество листов, содержащихся в деле. В данном случае сделано странное исключение: в деле два штампа – один, видимо, более ранний, другой поставлен позднее, и на нем отмечено не количество листов, как того требуют правила, а количество страниц – „сто сорок три“. В раннем штампе проставлено количество листов – „всего 77“… Выходит, в дневнике не хватает последних 11 страниц, или 5,5 листов».
Могут ли исчезнуть одиннадцать страниц? Не листов – страниц? Возможно, здесь есть ошибка. Следовало написать «72», а получилось «77». В этом варианте остается расхождение в одну страницу, но его можно объяснить ошибкой в нумерации. Не слишком ли много допущений приходится делать, чтобы учетные данные архива сошлись? Или все-таки необходимо признать, что страницы, на которых Николай Александрович записал события последних дней своей жизни и жизни членов своей семьи, из дневника изъяты?.. И если еще раз вспомнить, что последняя сохранившаяся запись дневника сделана на следующий день после приезда Голощекина из Москвы, то ничего не остается, как допустить: Николай Александрович узнал о планах большевиков в отношении его самого и его семьи. Кто-то ему об этом сказал.
Но кто знал о предстоящем расстреле? Только члены Уралсовета. Возможно, что Юровский доверил совершенно секретную информацию своему «сынку» Никулину. Возможно, что кто-то другой из Уралсовета похвастался своей осведомленностью в секретных делах. Если нашелся человек, который посвятил в тайну подготовки убийства дьякона, мог найтись и другой. Тот, кто предупредил о казни Николая Александровича.
Что мог сделать Николай Александрович, получив такое предупреждение?
Посвятить жену и детей? Думаю, он не мог этого себе позволить. Если ему сказали только о том, что он один будет убит, он просто обязан был скрывать это от семьи. Чтобы не отравлять страшной правдой последние дни общения с родными. И не травмировать юные души детей. Если же ему сказали: убьют всех, ему тем более оставалось только молчать… Всё это возможно, но маловероятно.
Скорее всего,
Факты упрямо говорят: Романовы не просто догадывались, что не выйдут из заточения живыми, но и были предупреждены о скором конце. Это произошло во время церковной службы 14 июля. За два дня до расстрела.
Знали. Чувствовали. Ждали. И готовились к мученической смерти, чтобы встретить ее достойно и предстать перед Богом в полной уверенности, что чисты перед ним.
ВЫВОДЫиз главы 1
1. Серьезной подготовки к уничтожению Романовых не было. Вся подготовка заключалась лишь в выборе места, где будут расстреляны арестанты, и места, куда увезут трупы для сокрытия.
2. Как готовились, так и получилось. Комнату для расстрела выбрали неудачно. Она оказалась слишком мала для того, чтобы в ней было можно быстро, без мучений умертвить одиннадцать человек.
3. Разбуженная среди ночи семья собиралась к эвакуации в более безопасное место около часа.
4. Арестанты были тепло одеты. На мужчинах были шинели или пальто, на женщинах теплые дорожные костюмы.
5. Разместить в маленькой комнате одиннадцать человек таким образом, чтобы по команде одновременно выстрелить в грудь каждого, не удалось. Причина – ошибка в выборе комнаты.
6. Убийцами арестантов были Юровский, Никулин, Голощекин, Белобородов, Медведев (Кудрин), Ермаков, Войков. Возможно, среди «киллеров» были и другие члены большевистского руководства Екатеринбурга. Латыши в расстреле не участвовали.
7. Романовы были предупреждены о том, что их решено уничтожить. Об этом их предупредил дьякон во время последнего богослужения в Доме. Очень вероятно, что было и другое предупреждение.
Об этом свидетельствуют:
Замеченное дьяконом и священником Сторожевым, что Романовы во время богослужения не такие, как обычно, и, видимо, у них что-то случилось.
Отсутствие в дневнике Николая Александровича листов с записями от 14 июля и следующих за ними. Известно, что за все годы ведения дневника Николай Александрович не пропустил ни одного дня.
Глава 2КРОВАВАЯ БОЙНЯ
Большевикам не удалось представить уничтожение семьи последнего российского императора как суровую, но справедливую расправу над символом «кровавого царизма». Уже тот факт, что вместе с Николаем Александровичем были безжалостно уничтожены его жена, дети и сохранившие верность своему государю слуги, – уже этот факт красноречиво свидетельствовал: то, что большевики назвали казнью, было чем угодно, но только не справедливым возмездием, постигшим главу обанкротившегося режима. Но не менее важно и то, что осталось огромное количество не вызывающих сомнений свидетельств беспредельной жестокости, проявленной большевиками при «казни». Скрупулезно собранные Н. Соколовым свидетельства позволили ему сделать обоснованный вывод, что так называемый «расстрел» на деле был чем угодно, но только не казнью поверженного, но заслуживающего пристойной смерти политического врага. Это была не казнь. Это была кровавая бойня.