Последний интегратор

Васильев Николай Федорович

С противоположного берега был виден самый край набережной. Здесь должен был начаться ремонт, и поэтому здесь никто не гулял. Карапчевский опустил руки со сложенными куполом пальцами на бёдра и молчал. На середине реки он прервал молчание.

– - Будет вам мост!
– - сказал он.
– - Будет. И в гимназию всех верну. Все, и вы, -- он ткнул в гребца, -- и вы, -- ткнул в сторону города, -- все будете жить вместе. И учиться вместе, и работать вместе, и жить вместе.

Углы его губ сильно загибались вниз. Михаил грёб, опустив глаза.

Мы

вылезли на набережной. Михаил поплыл обратно -- к деревянной дороге и деревянным дома, скрытым дымкой. К этому уникальному месту под названием Острова, куда я так долго стремился.

Карапчевский тяжело опустился на скамейку и потёр виски. В воздухе потеплело, осенний запах сырости исчез.

– - Ну, что, Иван, сегодня вы смотрели и наблюдали, -- сказал Карапчевский.
– - Что думаете?

Я чесал шею и думал, что Гуров -- тоже дифференциатор. Только он дифференциатор со стороны кхандов. Но в отличие от авзанов Гуров имел право быть дифференциатором. Так я думал, а вслух только сказал:

– - После многих веков угнетения кханды имеют право не верить нам, ненавидеть нас.

Ещё я думал: они имеют право ненавидеть меня.

На кхандском берегу в паре сотен метров от деревянный дороги посреди кустов можно было разглядеть остатки кирпичного сооружения. Просто груда развалившихся кирпичей. Это же опора моста, который взорвали при военном режиме!

– - А что у вас за безделушка?
– - спросил Карапчевский.
– - Та, которую Гуров похвалил. Не покажете?

Я с неохотой достал ялк и дал его Карапчевскому. Карапчевский взял его всей ладонью. Я ждал, не изменится ли ялк от прикосновения Карапчевского. Никаких изменений не было.

– - Тяжёленькая, -- сказал Карапчевский.

Ялк и правда заставлял его напрячься.

– - Да, тяжёленькая, -- повторил Карапчевский.
– - Как и все кхандские игрушки. Гуров сам такие строгает. Мы пытались открыть магазин кхандских промыслов, но волокита... всегда волокита.

Он передал мне ялк и спросил:

– - Откуда у вас эта штука?

– - Подарок, -- сказал я.

Глава V. Пять лет назад, август

Август -- хороший месяц. Ещё тридцать дней каникул впереди. И ехать в Лесной лагерь в августе не хуже, чем в июне.

К тому же это был не курорт для малышей, где двухэтажные корпуса, кровати, душ, столовая, радио и прочие удобства. Это был настоящий Лесной лагерь для старших классов. Палатки в лесу, костёр, а удобства... Можно обойтись и без удобств.

Отец достал рюкзак из багажника такси.

– - Что ты ему туда положила?
– - спросил он у мамы.
– - Завтраки, обеды и ужины на весь месяц?

– - Можно было доехать до лагеря на такси, -- не отвечая на вопрос отца, сказала мама.
– - Это удобнее, чем на автобусе.

– - На автобусе гораздо удобнее, -- сказал отец и подмигнул Ване.

Ваня тоже подмигнул. Отец иногда понимал гимназические премудрости лучше мамы. Конечно, на

такси удобнее. Но на автобусе ты едешь со всеми вместе. А в лагере один не проживёшь.

– - Я побегу, -- сказал Ваня, вешая рюкзак на плечо.

– - Уже и побежал, -- сказала мама.
– - А попрощаться?

– - Да я побегу, -- сказал Ваня.

Он торопился. Вдруг кому-то покажется подозрительным, что он так долго прощается с родителями? Уж не малыш ли он?

– - Беги, беги, -- сказал отец.
– - Не давай себя в обиду.

– - Я узнала, что в этой смене есть один мальчик из вашего класса, -- сказала мама.
– - Как же его? Жора?.. Если что, поможете друг другу. Всё-таки одноклассники.

Отец по лицу Вани понял, что Ваня будет вовсе не рад такой помощи. Мама ничего не поняла. Она погладила Ваню по волосам, по плечу, по рюкзаку и сказала:

– - Ну, беги. Счастливого пути!

Ваня побежал к ребятам, которые толкались у автобуса в ожидании отъезда. Все были одеты в шорты, рубашки с короткими рукавами или футболки, кепки. Все несли такие же, как у Вани, огромные рюкзаки. Отдельно от остальных стояли те, кого до самого отъезда провожали родители или даже -- вот смехота!
– - бабушки.

Первое, что расслышал Ваня в ребячьем гомоне, -- голос его одноклассника. Неужели это его голос? Жора, как его назвала мама. Или Гоша, как звали его в классе. Или Георгий Георгиевич, как звал он сам себя и требовал того же от своих дружков.

Жора, Гоша... Какая разница, какое у него имя!

– - Поганка!
– - раздался над площадью Гошин голос.

Десять мальчишек сгрудились возле автобуса. Они прижали кого-то к автобусу и не выпускали. Стоявшие вокруг них вытягивали шеи и хихикали.

– - Что там?
– - спросил Ваня.

– - Поганка какая-то, -- ответил сосед.
– - Ща ему покажут, как лезть в наш автобус.

Ваня удивлённо посмотрел на соседа и продвинулся вперёд. Гоша занимался любимым делом: издевался над одиночкой.

Этот одиночка тоже был семиклассником, тоже носил шорты и рубашку. Но всё-таки он сильно отличался от остальных. Бледная кожа, а у всех авзанов -- смуглая. Светлые, светло-серые волосы, а у всех авзанов -- тёмные, чёрные, русые. Усики над губой, а все авзаны бреются, и особенно старательно бреются гимназисты, у которых усы и борода только начинают расти. Но больше всего Ваню поразил цвет глаз. Глаза были голубые. Ваня первый раз в жизни видел голубые глаза.

Кханд! Он видел кхандов только на журнальных фотографиях. Радио говорило, что кханды будут учиться в гимназиях с авзанами. Но в гимназии Вани не было кхандов. Во дворе тоже не было. А у них в лагере будет кханд.

Перед кхандом стоял Гоша. Он был охвачен жестоким весельем.

– - Ты зачем сюда припёрся, а?
– - спросил он и несильно толкнул кханда ладонью в грудь.

Кханд не шелохнулся. Он смотрел исподлобья, причём не прямо на Гошу, а как бы мимо него, сквозь него.

– - Молчишь, молчун!
– - сказал Гоша.