Последний интегратор
Шрифт:
– - Они долго тебя поддерживали, -- сказал Жебелев.
– - Недостаточно долго, -- сказал Карапчевский.
– - Никита, ты ему объясни...
– - сказал Жебелев.
Никита Максимович могуче выдохнул.
– - Не трать слов, -- сказал Карапчевский.
– - Я знаю все аргументы. Они долго меня поддерживали, они отдали все силы, они не видят результатов своей работы. Они разочаровались, они устали. Нужно понять и простить. Я тоже поначалу себя в этом убеждал. Ушёл один, ушёл второй, ушёл третий. Я говорил себе: они устали. Я их понимал и прощал. Ушёл Игнат. Я сказал
– - Простил?
– - спросил Жебелев.
– - Нет, не простил!
– - сказал Карапчевский.
– - Не простил, потому что пришёл Иван.
Все обернулись на меня. Я безуспешно пытался вытереть салфеткой испачканные мёдом пальцы.
– - Знаете, в чём важность Ивана?
– - спросил Карапчевский.
– - В том, что ко вторнику он должен сделать доклад на моём семинаре, -- сказал Жебелев.
– - И сделает, -- сказал Карапчевский.
– - Иван -- человек слова. Важность его не в том, что он пришёл в Интком, а в том, когда он пришёл. Он пришёл, когда всё рушится, когда предатели множатся с каждым днём. А он всё равно пришёл. Он пришёл не в то влиятельное учреждение, каким Интком был десять лет назад. Он пришёл к кучке изгоев. Такими мы были пятнадцать лет назад. И пока к нам приходят такие, как Иван, наше дело будет жить.
– - Ты не можешь отрицать, что Игнат тоже многим пожертвовал, -- сказал Жебелев.
– - Он был высококлассный инженер-электронщик, чудо-ребёнок. Ещё когда он учился, его зазывали за границу. А он поехал с тобой в Туганск, переворачивать мир. А потом...
– - А потом сломался, -- сказал Карапчевский.
– - Не смог совладать с трудностями. Значит, не надо было начинать.
– - Он ведь отдал интеграции все свои молодые годы, -- сказал Жебелев.
– - Как ты можешь?..
– - Годы!
– - сказал Карапчевский.
– - Всего лишь годы. И устал, разочаровался. Ты понимаешь, что для изменения мира годов мало? Тысячи лет существовали правила, по которым жил этот мир. Нам на изменение правил дали только десять лет. А нужны века. Нам нужны люди, которые думают не о годах, а о веках.
– - Тебе нужны механические люди, -- сказал Жебелев.
– - Автоматы, а не люди.
Они так и стояли возле стола. Никита Максимович присел и освежился вином. Евгения не отходила от мужа. Правой рукой она держала его руку, а левой нежно поглаживала бутоны тюльпанов. Потом она взяла левой руку Жебелева и сказала:
– - Зачем вы спорите? На самом деле, вы друзья и единомышленники. Здесь все твои единомышленники, Саша.
– - Возможно, я чего-то не понимаю, -- примирительным тоном сказал Жебелев.
– - Я всего лишь архивист. Бумажный червь. Мне прошлый век ближе сегодняшнего.
– - Не прибедняйся, -- сказал Карапчевский.
– - Возможно, я не разбираюсь в современности. Но я прилично разбираюсь в прошлом. Я вижу, что в прошлом такие радикалы, как ты, всегда проигрывали. Радикалы требовали утопии немедленно. Никто не добился утопии.
– - В этом твоя ошибка. Радикалы требовали утопии, зная, что не добьются утопии. Зато по ходу дела они добивались малых улучшений, которые на волосок приближали наше
– - Радикализм, как и было сказано.
– - Я готов пойти на любой радикальный шаг, если это поможет кхандам.
Он вырвал руку, сел за стол и налил всем вина.
– - За кхандов!
– - провозгласил он и выпил первый, когда никто не успел коснуться бокалов.
Никита Максимович, Жебелев и я выпили. Евгения чуть пригубила и села на диван рядом со мной. Я взял пирожок и принялся быстро его пожирать.
– - Возьмём, для примера, твоих кхандов...
– - сказал Жебелев.
– - Моих, -- сказал Карапчевский.
– - Возьмём кхандов. Ты утверждаешь, что хорошо их понимаешь.
– - Ты как будто сомневаешься, Серёжа, -- вступил долго молчавший Никита Максимович.
– - Саша -- лучший в мире специалист по кхандам. Есть те, кто лучше знает их историю. Есть те, кто лучше знает их биологию. Но, так сказать, лучшим в мире кхандоведом -- специалистом по кхандам вообще -- является Саша.
Карапчевский хлопнул Никиту Максимовича по плечу. Тут-то я заметил, что, несмотря на разницу в телосложении, у Александра и Никиты Карапчевских было много общего в чертах лица: в форме носа, глаз, губ. На самом деле, эти двоюродные братья больше похожи на родных братьев, чем некоторые родные. Как там было сказано? "Друг мой, брат мой! Больше, чем брат!"
– - В прошлом было много отличных кхандоведов, -- сказал Карапчевский.
– - Помнишь, был такой автономист -- Золотцов?
– - Иннокентий Прокофьевич, -- сказал Жебелев.
– - Протоинтегратор. Он предлагал забирать у кхандов младенцев и воспитывать их как авзанов.
– - Да, это было слишком... Это был слишком...
– - ...Слишком радикальный шаг.
Карапчевский поставил локти на стол, сложил пальцы куполом -- кончики расставленных пальцев одной руки прижаты к кончикам расставленных пальцев другой руки -- и мимо купола смотрел на Жебелева.
– - Ты утверждаешь, Саня, что хорошо понимаешь кхандов, -- сказал Жебелев.
– - А кем были твои родители? Твой отец был профессором. И твой дед был профессором. И ты сам почётный профессор, а мог бы стать и настоящим. А мой отец был машинистом на паровозе, а дед -- пахарем. Тебе не приходит в голову, что я могу понять кхандов лучше тебя?
– - То есть ты простолюдин, а я -- аристократ?
– - сказал Карапчевский.
– - Я простой архивист, бумажный червь. А ты -- почти министр.
– - Без министерства. Зато ты -- настоящий профессор, без "почти".
– - Вот и обменялись любезностями, -- сказала Евгения.
Мне не нравились слова Жебелева. Я видел в них издёвку над Карапчевским и над интеграцией. Карапчевский круглые сутки помогает кхандам, а Жебелев ничего для них не делает. Так какая разница, у кого какое происхождение и у кого какие отцы?
Недаром у Жебелева такое чисто выбритое лицо -- как у Игната, как у всех чиновников, как у шофёров, как у первого консула...
Я только теперь осознал, что у первого консула тоже бритое лицо.