Последний июль декабря
Шрифт:
Из ста пятидесяти пяти помещений дворца, роскошных, изысканных, поражавших великолепием и богатством, оставили лишь тронный зал, задвинутый еще при строительстве вглубь от Невского и Мойки, да часть громадной кухни. Кухню-то и отдали под мастерскую скульптору Фальконе, который по заказу императрицы ваял памятник основателю города.
Из всего разрушенного дворца об одном лишь местечке
– Говорю, дворец полыхает! Аккурат, где литейню организовали.
Господи, там же Рома! – подобрав юбку, Юля метнулась в сторону Першпективы.
Рома! Рома! – кричит страх в голове.
Пожар – пожар-пожар, – выстукивают по мостовой легкие каблучки. Пришпиленная к темечку модная шляпка надула легкий парус вуальки, Юля сорвала ее с головы, швырнула через каменные перила Казанского моста, помчалась дальше.
Знаменитый скульптор Этьен Фальконе недавно согласился взять Рому в ученики, и теперь любимый пропадал в мастерской сутками, рассказывая во время редких встреч, как ему повезло, как многому научился и как гордится доверием мастера.
Статуя Петра, замысленная Фальконе, представлялась чем-то совершенно невообразимым.
– Масса – пятьдесят тонн! – горят глаза у Ромы. – Высота – пять с половиной метров! Громадина! Никто никогда ничего подобного не отливал!
– Как же такую сделать-то? – ужасается Юля. – Неужто сможете?
– Сможем! – уверяет Роман. – Мастер придумал уменьшить толщину стенок, чтоб массу облегчить. Гений!
– Зачем? – не понимает Юля.
– Как зачем? Для устойчивости!
– Чем тяжесть больше, тем стоять лучше будет, разве нет? – Юле очень хочется вникнуть в тонкости важного дела, которым занят любимый.
– В том-то и гениальность Фальконе! Придумал отливать разные части памятника с разной толщиной стенок. – Рома тычет пальцем в бумагу
Последний раз виделись позавчера. Пришел поздно вечером, едва на ногах держится, но довольный, аж с лица – свет. Сказал, что восковая модель готова, значит, на днях начнется отливка. И вот…
Юля несется по Першпективе, задыхаясь от страха и громко шепчет, почти выкрикивает: «Господи, спаси и помилуй». Вместе с ней к месту пожара несется изрядное количество зевак. Путаются под ногами! Некоторых она просто обгоняет, других, особо медлительных, грубо отталкивает с дороги – не до церемоний!
У зеленых перил Полицейского моста вдруг становится страшно. Со стороны генерал-полицмейстерского дома душно несет гарью, слышатся жуткие крики и железный стон ведер. Собравшись с духом, девушка шагает за угол и снова вливается в поток любопытствующих, спешащих к пожару.
Открытого огня уже нет. Да и сама мастерская вроде не сильно пострадала. Разве что боковые окна зияют черными выгоревшими ранами.
– Че случилось-то? – интересуется один из зевак.
– В плавильне печь перекалили, оно и полыхнуло.
– Хранцуза-то насмерть убило! Как шарахнет головешкой по башке!
– Не бреши! Живой хранцуз. Вона, в квартеру снесли, лекарь примчался. Ему только маненько разум отшибло, сознания лишился, а так целый.
– Внутри-то, поди, все сгорело подчистую?
– Кто ж его знает. Рабочие, как огонь пошел, порскнули кто куда, а хранцуз кинулся свой статуй защищать, спужался, что лишится статуя-то. Государыня наша на расправу крута, кабы самого в топку не кинула.
– Да не хранцуз статуй спас, он, как громыхнуло, со страху свалился. Иноземец, что с него взять. Литейщик все спас. Огонь-то полыхает, а железо текет. Вытекет в землю, с чего статуй лепить? Так он руки ковшиком подставил, все железо в статуй и стекло.
Конец ознакомительного фрагмента.