Последний из Рода
Шрифт:
— Я не по этому делу, Берсерк, уж извини. Говорил же — убивать могу, а вот наоборот — это не ко мне. — Он вернулся к разбору бумаг покойника.
— Тогда это я до самых Костряков промучаюсь, — вздохнул я. Стул пугающе крякнул в ответ. Ух, рухлядь!
— А вот это ты зря, — Кольд буркнул. — Ты повнимательней-то к телу прислушайся — быстрей меня оклемаешься. Ты ж не человек, дубина! Когда это Воины по неделям поломанные ходили? Вас ранить-то — удача невероятная нужна, тело — что сталь. А уж ранил — беги. Тебе руку отруби — через пару
Я выпучил глаза. Вот так ничего себе! Это ж чего меня так поломало-то тогда?! Не удержавшись, я поинтересовался у Кольда.
— Говорю ж — дубина ты, небитый еще, неполоманый, — Кольд присел на краешек стола, упершись ладонями и чуть откинув голову. — Что, думаешь, я такой потрепанный? Маг-то на мне сам царапины не оставил, а вот пока мы с тобой по банке летали — мне все тело разбило, одних ребер штук пять треснуло. Человеческая плоть слаба.
Он закряхтел, потирая грудь, я же последовал его совету и обнаружил, что колдун не соврал: тело все еще ломило, но боль утихала быстрее, чем после заклинания лечебного бывает. И рука почти прошла — пальцами шевелить совсем не больно.
— А ты думал, Огнь только забирает, ничего не даруя взамен? — понимающе усмехнулся Кольд. — Нет, Берсерк, он своих Воинов ценит и хранит.
— А раз он так их ценит и хранит, чего ж ты в него не ушел?! — огрызнулся я беззлобно. — Он тебе не платит ли случаем за то, чтоб других уйти соблазнял? С твоих слов мне прямо дар какой достался, а не проклятие!
Сверкнули синие глаза, на миг посветлели до холодной зимней голубизны, а потом колдун рассмеялся, но как-то горько, невесело:
— Я б ушел, Берсерк, с огромным удовольствием ушел бы… Только вот не примет он мою душонку черную. Не от него я… — Кольд замолчал, а потом неохотно, через силу продолжил: — Тебе повезло, Берсерк… Повезло родиться на свет Воином. Повезло…
И замолчал. Я ждал, но Кольд ничего не добавил. Осекся, нахмурился, будто виня себя за оговорку какую, за откровенность.
— Ну ты как? — спросил он, выдирая меня из дремы, в которую я провалился, сам того не поняв. — Саблю держать сможешь? Пора нам, а то твоя Нара извелась уже, точно на подмогу кинется…
Я встал, стул тут же зашатался и перекосился на одну сторону. И как я умудрился на нем усидеть? Тело слушалось беспрекословно — нигде не болело, ничего не тянуло. Словно и не было ничего! Словно месяц прошел, а не полчаса! Не соврал колдун, надо же…
— Идем, — Кольд спрыгнул со стола, потянулся. — Идем, Воин… Обнажи свою саблю — вдоволь сегодня она крови напьется…
Глаза жгло — едкий пот струился по лбу. Я все пытался не думать — не чувствовать, но каждый раз, когда моя сабля опускалась, что-то обрывалось внутри меня. Что-то менялось, уходило… Сначала было страшно, потом — пусто. В какой-то момент я понял — мне все равно. Мне плевать на этих людей, поднявших против меня оружие. Сабля легко порхала в руках, со свистом рассекая холодный
И вот все — не с кем больше сражаться — лишь Кольд рядом… А я даже не запыхался, только холодно — до костей пробирает. И нет ни сожалений, ни отвращения к тому, что я натворил…
— Где похищенные? — спросил я у Кольда. Голос звучал глухо и как-то незнакомо. Будто и не мой… — Давай заберем их, и обратно — холодно тут…
Кольд пожал плечами и вытащил из-за пазухи банку — маленькую, раза в три меньше той, что нашей тюрьмой была. В банке что-то копошилось…
Кто-то копошился…
Я сглотнул. Вдруг горло сперло, а в глазах потемнело.
— Зачем? — спросил-каркнул. — Зачем тогда?!
И, не найдя слов, обвел вокруг себя руками. — Ты сказал…
— Я ничего тебе не говорил, Берсерк, — ответил жестко синеглазый колдун. — А вот зачем — это ты и сам должен понимать. Какой из тебя Воин, если ты крови не нюхал? Эти люди заслуживали смерти, ты лишь восстановил справедливость, ты верно послужил Огню и Реи'Линэ…
Учись, мой Воин, учись смеяться, глядя в глаза смерти. Учись жаждать этого — почувствуй вкус, наслаждайся, стремись… Давай же, мой Воин!
Я закусил губу, закрыл глаза… Нет, хватит на сегодня смертей, даже если кто-то заслужил ее больше, чем эти несчастные разбойники…
— Не суди о том, чего не понимаешь, Берсерк… — Он оказался рядом, не успел я вдох сделать, доказывая — даже подаренной Огнем силе не тягаться с его колдовством. — Ты все еще слишком… человек… Ты все еще не понимаешь, куда тебя привел избранный путь. И если мне придется — обманом ли, хитростью, — заставить тебя уничтожить всех разбойников Роси — я это сделаю. Потому, что на кону слишком многое.
— Их нужно было доставить в Костряки. Я не имел права… — Я сглотнул. — Я мог взять их живьем! Как ты не понимаешь — нет доблести… нет чести…
— Это ты не понимаешь! — Кольд прошипел. — Этим смертным уже вынеслиприговор! Их нити были оборваны еще до того, как твоя сабля освободила их души от плоти! Человеческий суд — не смеши меня! Лишь мертвые смеют судить живых! Лишь мертвые смеют избирать, кому пришла пора уйти, кто не заслужил остаться!
— Но убил их я! — кричу. — Я!
Я открываю глаза и тону в холодной синеве… В его взгляде даже не сочувствие — жалость. Мне хочется стереть ее, ответить на нее ударом — выбить из Кольда.
— Именно поэтому, Берсерк… Именно поэтому ты все еще не принял свой путь. Ты мертв, Берсерк. Ты умер, призвав Огнь. Тебе разрешили остаться в смертных землях, но ненадолго… Мертвым не место среди живых. Ты не увидишь прихода Зимы, Берсерк…
Он отвернулся и быстро что-то пробормотал:
— Не стоит этим людям помнить, о чем мы тут говорили, — произнес он, поудобней пристраивая банку.