Последний из удэге
Шрифт:
Сеня рассказал о встрече с хунхузами, о своем разговоре с Ли-фу и о найденном в реке трупе человека с перерезанным горлом.
— Очень хорошо, — злобно фыркнул Сурков. — Сегодня же пошлем роту — передавить к чертовой матери… По-русски понимает кто? — обернулся он к корейцам на крыльце.
— По-русики я понимай, — сказал один, почтительно склоняясь к Суркову.
— Сбегай к командиру Новолитовской роты, — знаешь, где они стоят? — скажи, чтоб зашел через полчаса на квартиру ко мне. Не переврешь?
— Нет, нет, — осклабился кореец.
— Повтори.
Кореец
— Умница, — похвалил Сурков, снова уткнувшись в бумажку. — Они отчего волнуются? — сказал он, комкая бумажку и засовывая ее в карман. — Мы подрубили их под корень. Они жили за счет дани: корейцы и туземцы платили. Теперь мы вооружили тех и других. Первыми всполошились китайские купцы и цайдуны, потом хунхузы. Они даже помирились на этом деле. Теперь купцы и цайдуны используют хунхузов как вооруженную силу… Ничего союзники!
— А ведь немало их, — сказал Сеня.
— Верно. Но какие солдаты? За что им умирать?
— Силы отымут все-таки…
— Так, может, договор подписать? — насмешливо спросил Сурков, устремляя на Сеню из-под бугров на лбу свои холодноватые, финского разреза глаза, в которых время от времени точно взрывалось что-то.
"И злой же, братец ты мой", — весело подумал Сеня.
— Силы, силы! — передразнил Сурков. — Ни у кого нет столько сил, сколь у нас. Из одного Ольгинского района целые полки двинуты… вашими стараниями…
— Крынкин там… — начал было Сеня.
— Крынкина снять надо, — холодно сказал Сурков. — Сам посуди: готовим наступление на Сучанский рудник, подняли здесь все, что можно. Рабочие идут на стачку. Мало сказать — идут: с трудом удерживаем, чтоб не выступили раньше времени. У меня сейчас сидят представители рудничного комитета, — сам услышишь… Я даю ему телеграмму за телеграммой: "Высылай отряды", — отрядов нет… Упустили самое золотое время, когда на руднике было мало войск. Теперь туда стягиваются японские эшелоны. Будь мы на руднике, город и железная дорога без угля… Правда, дело еще поправимо, потому что Бредюк под Шкотовом задерживает передвижение японцев, и рудник мы возьмем, — убеждая скорее самого себя, чем Сеню, говорил Сурков, — но Крынкин твой задница: его бы в кашевары…
— А Алеша Маленький как смотрит?
— Алеша Маленький привез дурацкую директиву областкома, что все, что мы делаем, это не то, что нужно делать, а нужно делать то, что надумали они в областкоме, — язвительно сказал Сурков.
— Понятно объяснил! — засмеялся Сеня.
— А на самом деле… На заседаниях ревкома, где, кстати сказать, два левых эсера, он виляет, а смысл таков: "Вы зарываетесь, больших отрядов не нужно, мужицкими делами заниматься не нужно, никаких съездов не нужно…" А сам разъезжает по селам и приветствует и мужиков, и отряды, и съезды, то есть благословляет все, что мы делаем. Политика, нечего сказать!
— А я, по совести, еще не все тут схватываю, — сказал Сеня, огорчаясь, что не может согласиться с Сурковым. — Сам
— И прекрасно. Алеша рад будет союзничку…
— Я ж не говорю, что согласен с ним, — улыбнулся Сеня.
— Если не со мной, так с ним…
— С комитетом областным? — лукаво переспросил Сеня.
— С тем, что осталось от областного комитета… Впрочем, у Алеши там тоже какой-то свой оттеночек.
— Да я за съезд во всяком разе…
— Спасибо.
— А ты не злись, — блеснув кремовыми зубами, сказал Сеня, — умрешь от злости.
— Умирают от доброты, — усмехнулся Сурков.
— Расскажи лучше, как арестовали тебя и как убежал, — примирительно сказал Сеня. — А кто говорит это? — перебил он себя, прислушиваясь к доносившемуся из распахнутых окон страстному голосу кореянки.
— О чем же сначала: как арестовали или кто говорит?
— Сначала арестовали как…
— Говорит корейская революционерка Мария Цой… Из русских подданных: русскую гимназию кончила. Докладывает о восстании в Корее, она только что оттуда… Рад, рад, что вы пришли. Тебе рад, — в первый раз широко улыбнулся Сурков и крепко сжал Сенину руку.
Из окон донеслись гомон одобрения, шумные сморкания, скрип отодвигаемых парт.
— Могу хорошим обедом угостить, — говорил Сурков. — Мы на квартире у местного врача стоим…
— Знаю уж — сына его с Мартемьяновым встретили. Славный паренек, по-моему…
— Мог бы быть, коли б не портили.
— А портит кто?
— Добряки вроде тебя. Людей в его годы нужно больше ругать, а вы его хвалите, — сказал Сурков, грузно подымаясь навстречу выходящим из школы корейцам. — Вот и Алеша… Вот тебе союзничек, Алеша, — Сеня Кудрявый…
— Ну не совсем союзничек, — смеялся Сеня.
— У него оттеночек от твоего оттенка, — издевался Сурков.
— Видал сумасшедшего дурака?.. — весело и тоненько сказал Алеша Маленький, указывая на Суркова большим пальцем и взглядывая на Сеню своими живыми умными глазами. — Пусть-ка он лучше тебе расскажет, как его американцы подвели…
— А что американцы? — спросил Сеня.
— Он всю свою тактику строил на противоречиях между американцами и японцами, — пояснил Алеша, — а они сейчас вместе с японцами громят под Шкотовом Бредюка…
— Глупости все это, — отмахнулся Сурков.
— Ну как, интересно на съезде? — спрашивал Сеня у Алеши.
— А я не понял ни слова, кроме как сам говорил… Ежели по моей речи судить, так интересно, — тоненько отвечал Алеша Маленький.
— Цой, обедать с нами, — сказал Сурков кореянке, с группой окружавших ее корейцев, тоже вышедшей на крыльцо.
— Обедать с вами? — Она на мгновение заколебалась, ее быстрые темно-карие глаза чуть-чуть задержались на Суркове. — Нет, я обещалась в корейскую роту, — со вздохом сказала она и тряхнула челкой. — У них несчастье: караульный шалил с ружьем и нечаянно убил русского мальчика. Они постановили расстрелять его. А я думаю, он уже и так наказан смертью мальчика…