Последний из удэге
Шрифт:
Она не испугалась, не вздрогнула, когда он неожиданно вошел в воду, только неторопливо поправила рубашку на плече и на коленках.
Взяв чулок, удивленно приподняв широкие темные брови, она сверху смотрела на него из-под длинных ресниц большими темно-серыми глазами.
— Вы… кто? — медленно, как бы в раздумье, спросила она.
— Я Казанок, — ответил он, по-мальчишечьи просто глядя ей в лицо.
— Казанок — это что?
— Что? — удивился он. — Это я Казанок, фамилия моя…
— Хорошая фамилия… очень… —
Он, взявшись рукой за корму, стащил лодку с берега.
— У вас очень белая голова, — сидя к нему спиной и натягивая чулок, говорила она, пока он переводил лодку, — как меховая, ее хочется пощупать… Вам не жалко было сапог, когда вы полезли в воду?
— Очень… А особливо рубаську, — она у меня с гороськом, — усмехнулся Семка.
— Нет, правда?
— А то нет? Рубаська новая…
Он повернул лодку и вытащил ее носом на берег.
— Вы не смотрите, пока я оденусь, — говорила она, держась обеими руками за края лодки.
— Все одно я уже видель все, — наивно и дерзко сказал Семка, выпрямляясь и прямо глядя на нее.
— Ну, это не считается. Отвернитесь.
Семка отвернулся. Вода стекала с него, и сапоги его были полны воды.
— Вы похожи на мальчика, — говорила она. Голос ее звучал невнятно, она, видно, держала зубами шпильку. — Это хорошо так сохраниться… Я вот все хожу по этим местам, и мне все хочется стать такой же, какой я была когда-то здесь же, девочкой… — Она вынула шпильку, и голос ее снова ясно зазвучал. — Да, я хотела бы стать такой же, как тогда, а все чувствовать так же, как я чувствовала тогда, но, видно, это уже невозможно.
Семка вспомнил, какой она была девочкой, и нашел, что она была некрасивой девочкой, а теперь стала хороша, но он не знал, как выразить ей это, и смолчал.
— Вот я и готова, — сказала она, выходя из лодки. — Спасибо, что помогли…
Они некоторое время молча, без смущения, как могут стоять только дети, стояли друг против друга, не стесняясь встречаться глазами, — он весь мокрый, со свисающей с руки плетью, — она свежая после купанья с полотенцем через плечо.
— Мне — сюда, — указала она на дыру в заборе.
Она вдруг протянула руку, и он почувствовал нежное прикосновение ее ладони между ухом и американской шапочкой.
— Совсем меховая, — серьезно сказала она. — До свидания, Казанок…
Она просунулась в дыру в заборе и, не оглянувшись на Семку, исчезла в кустах.
Он еще стоял возле забора, когда она с полотенцем через плечо, в туфельках без каблуков, шла по аллее к дому. Солнце золотило полные уже листья яблонь и обмазанные известкой стволы, грело ей щеку. Стучал дятлик. С улицы чуть доносились звуки гармони.
Окно на кухне было открыто. Аксинья Наумовна гремела посудой, напевая что-то.
— Вот она, запропащая… А мы уж отобедали…
— Папа в больнице?
— Давно
— А Петр Андреевич обедал?
— Обедал… Иди, я подам тебе.
— Да я сама, здесь, на кухне…
Она с полотенцем через плечо вошла в коридор. Дверь с улицы отворилась, и в полном закатного солнца прямоугольнике двери показалась сильно выросшая и возмужавшая, но все же хранившая знакомые милые очертания стройная фигура подростка-юноши, лица которого нельзя было разглядеть из-за темноты в коридоре. Еще какие-то люди всходили на крыльцо.
— Сережа! — вдруг крикнула она, бросаясь к подростку.
— Лена!..
Обнявшись, они целовали друг друга, куда попадали в темноте, и смеялись над этим. Она чувствовала исходящий от него запах хвои и солнечного загара.
— Как ты возмужал! — говорила она.
Люди, которым они мешали пройти, стояли на крыльце, и Лена, не глядя на них и целуя Сережу, все время чувствовала тяжелое присутствие среди них человека, который вошел в ее жизнь и в то же время был непонятен и недоступен Лене.
ТОМ ВТОРОЙ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Алеша Маленький был послан в районы восстания для того, чтобы ликвидировать разногласия между партизанским командованием и подпольным областным комитетом. Разногласия эти обнимали коренные вопросы движения, и от того или иного разрешения их зависели судьбы и жизни десятков и сотен тысяч людей.
Вначале Алеша Маленький предполагал пробраться к партизанам через Сучанский рудник, где Соня Хлопушкина, ведавшая всей подпольной связью, указала ему несколько явочных квартир. Но когда поезд в двух перегонах от Шкотова подвергся обстрелу, Алеша решил слезть в Шкотове и дойти до ближайшего отряда: он хотел перед встречей с Петром Сурковым сам ознакомиться с тем, что делается в повстанческих районах.
И действительно — за те несколько дней, пока он добрался до Скобеевки, он прошел целый университет партизанской борьбы. Прохождение курса началось, едва он отошел от Шкотова.
— Кто идет? Задержись!.. — раздался окрик из кустов впереди.
Из-за изгиба дороги выметнулось двое партизан, — они с ружьями наперевес побежали к Алеше.
— Руки до горы!
Партизаны остановились против Алеши и взяли ружья на изготовку.
Алеша, жмурясь, с удовольствием смотрел на них.
— А сверток я куда дену? — весело сказал он, указав на бумажный сверток, в который он, только что переодевшись в кустах, сложил свой инженерский костюм.
— Не разговаривай!
— Да я — свой, свой! Проведите меня до караульного начальника, я ему документ покажу.