Последний каббалист Лиссабона
Шрифт:
— Стой, еврей!
Я обернулся, готовый сразиться хоть со всеми христианами разом. Молодой длинноволосый дворянин неуклюже спустился по крыше. Он был высок, худощав и обладал худым лицом с выдающимся, высокомерно задранным подбородком. Его желтые рейтузы были забрызганы кровью, напоминая чем-то дьявольский манускрипт. В его длинной, изящной ладони лежал хлыст.
«Юный охотник тщится показать свою силу перед друзьями и родственниками, — решил я. — А я стану жертвой его высокомерия». Ожидая его, я нащупывал ступнями опору. Он остановился в двадцати шагах и ошеломленно посмотрел мне в глаза. Я ощутил
— Это будет хорошим развлечением, — заметил он с деланной непринужденностью.
Он напрягся и сложил хлыст дугой, затем с криком выбросил его вперед. Кончик хлыста щелкнул у моих ног. Вырвал два куска черепицы. Жалобный стук осколков о камни внизу, послышавшийся через мгновение, вызвал на его самодовольном лице удовлетворенную гримасу.
Возбуждение призрачным потоком поднялось от пяток к груди и ударило в голову: низошло Божье благоволение. Я вцепился в него мертвой хваткой.
— Говорят, если огреть еврея посильнее, можно услышать звон золота у него меж ребер, — сказал он с ухмылкой. — Я собираюсь выяснить, так ли это.
Это была легенда, выросшая из горькой правды: евреям, изгнанным из Испании в 1492 году по христианскому летоисчислению, запретили брать с собой какие бы то ни было ценности. Десятки тысяч изгнанников, пересекавших границы Португалии, решились глотать монеты.
Пока я стоял на коньке крыши, черепица начала отходить. Я поднял ее и поднял на уровень груди наподобие щита. В воображении возник образ Моисея со скрижалями. Пылающее солнце, что древнее Торы, тянуло меня в небо. Моя судьба захохотала. Он сделал несколько широких неуклюжих шагов и присоединился ко мне на коньке. Мы смотрели друг на друга сквозь молчание десяти шагов. Его лицо перекосила гримаса презрения. Я начал напевать имена Неназываемого.
— Волшебное маранское заклинание? — поинтересовался он.
Чтобы защититься, я был вынужден обратиться к каббалистической молитве на его смерть. Заставляя собственный голос звучать как можно тише, я старался выбросить из головы все мысли, пока не осталось лишь ощущение легкости освобожденной от плоти души.
— Безумный еврей, — сказал юноша. — Мы перебьем вас всех до последнего. Сдерем с вас кожу и вытрясем из вас золото!
Внезапная инстинктивная сила толкнула меня вперед. Я напал. Он поднял свой хлыст медленно, словно увязая в трясине времени. Был ли он удивлен тем, что еврей напал на него без предупреждения? Он не попытался увернуться. Держа черепицу подобно щиту, я вспахал его как вол, вырывая сам воздух из груди. Он отлетел к краю крыши, сорвался и с криком упал. Звук разбившегося о мостовую тела напомнил однократный стук в деревянную дверь рукой, затянутой перчаткой.
Глянув вниз, я увидел его лежащим в чудовищно неестественной позе на камнях. Руки и ноги согнуты под странными углами, будто у марионетки, лишившейся нитей.
Чтобы спастись, мне оставалось пересечь еще одну крышу. Прыгнув, я понял, что не рассчитал расстояние. Врезавшись в стену, я рухнул на крытую веранду. Я сильно повредил руку, саднила кожа на лице. Квартира, скорее всего, принадлежала бывшему ортодоксальному мусульманину: я находился наверху галереи, из которой их женщинам приходилось созерцать окружающий мир, чтобы не быть увиденными самим до тех пор, пока и эта
Я стучал по синим планкам, пока они не начали отходить, затем спрыгнул вниз.
В полумраке я был словно отдельно от самого себя. Я находился в спальне с соломенными тюфяками, накрытыми шкурами.
Пока я, чуть дыша, выбирался в выбеленный зал, из-за стены доносились голоса. Вокруг затухающего очага собралась целая семья. Меня встретил высокий темнокожий мужчина в зеленых одеждах и белой шапочке, с мощными широкими плечами.
Его светло-карие глаза, близко посаженные, орлиные, смотрели угрожающе. Пучок темных волос, торчащий между бровей, придавал ему сходство с мистиком.
В голову пришла мысль: «Я слишком устал, чтобы драться. Если этот человек решит убить меня, я буду умолять его сделать это».
— Вам нужно убежище? — спросил он на ломаном португальском.
Я ответил на арабском, с ясным ивритским акцентом:
— За мной погоня. — Мы одновременно посмотрели на кровь, капающую из моей руки на шкуры на полу. Я подставил ладонь. — Простите, что пачкаю ваш…
Он позвал жену. Вместе с ней прибежала маленькая девочка, льнущая к материному подолу. Волосы и ногти окрашены хной. Намазав порез зеленоватым снадобьем, она перевязала мне руку льняной полосой. Она смотрела на меня со страхом своими черными, ярко подведенными глазами, до тех пор, пока я не догадался похвалить красоту ее дочери арабским стихом, который сочинил Фарид.
При падении я вывихнул правое плечо, но только теперь, немного придя в себя, я понял, что едва могу пошевелить рукой. Оно сильно болело и опухло.
— Имя мое Аттар, — сказал мужчина. — Я гончар. Приехал из Тавиры.
— Берекия Зарко. Я торгую фруктами, живу в Лиссабоне с рождения.
Он усадил меня на пуфик и дал воды. Стоило мне упомянуть Самира, отца Фарида, и его лицо озарилось приветливой улыбкой: они были знакомы и вместе изучали Коран в Гранаде еще когда она была столицей Исламского королевства.
— Я налью тебе еще воды, — сказал он, когда я допил. Он встал у меня за спиной, неожиданно схватил меня. Сильно надавил. Плечо хрустнуло. Боль нахлынула подобно волне, потом отпустила. — Теперь тебе станет лучше, — сказал он. — Но придется пока обойтись без прыжков по крышам.
Пока я разрабатывал руку, его жена умыла меня теплой водой.
— Ты можешь оставаться, — сказал Аттар, — пока не минует беда.
— Мне нужно попытаться встретиться с другом и найти семью.
Мои штаны сильно порвались по внутреннему шву. Аттар заставил меня переодеться в коричневую абу, по вороту расшитую зеленовато-желтыми арабесками.
— Как я могу отплатить вам? — спросил я.
Он отмахнулся:
— Имущество кочевника не должно связывать ему руки, — заметил он. — Так проще. То, что не имеет крыльев, овладевает мыслями. — Он надел на меня вязаную тюбетейку. — Да пребудет с тобой Аллах, — сказал он у дверей.
Я ответил на благословение и поклонился с благодарностью.
— Я верну ваши вещи, как только смогу.
Он набросил мне на голову капюшон и поклонился в ответ.
Когда я выскользнул наружу, улица была пуста. Вотще я пытался бежать бесшумно по гулким камням мостовой. Всюду стоял кислый запах горящей плоти евреев.