Последний конвой. Часть 3
Шрифт:
И когда только успели сварганить? Неужели заранее побеспокоились? Трусы!
Не глядя по сторонам, я ползу к ближайшему окопчику, переворачиваю раненого, подающего признаки жизни и только теперь понимаю, что это — Арсений. Он без сознания. Невольно всхлипываю, делаю перевязку, стараясь ничего не замечать вокруг.
— Арсенюшка, родной мой, ну зачем ты в это полез? Ты же не солдат, а простой водитель.
Кто-то грубо хватает меня за плечо, кричит прямо в ухо на непонятном языке. Поднимаю взгляд и вижу совсем рядом черное от загара, обветренное лицо бандита.
Я отрицательно машу головой.
— Не понимаю ничего. Интерлингва, Эсперанто.
Раздраженно цокает, грубо и небрежно обыскивает, находит кобуру с береттой, срывает и сует себе в карман. Я не сопротивляюсь, чтобы не провоцировать. Будь что будет!
Снова разворачивает меня лицом к себе и орет вопросительно:
— Окту?
Чтобы это значило?
— Окту?
Постепенно до меня доходит смысл, несмотря на совершенно непреодолимый языковой барьер.
— Да, я врач. Доктор.
Щерится беззубым ртом, хватает за руку и куда-то настойчиво тянет. Едва успеваю на ходу подцепить чемоданчик. Доктор, он и в Африке доктор. Раз не убили сразу, значит лечить заставят.
А куда я без инструментов?
Один из боевиков пнул лежащего на песке, заругался, сорвал с плеча автомат, опустил ствол вниз. Прежде чем успеваю сообразить, что я делаю, резким движением выдергиваю запястье из наемнических лап, срываюсь с места, изо всех женских сил толкаю боевика в спину. Очередь уходит в песок, не причинив никому вреда. Я падаю на колени и закрываю раненного штурмовика собственным телом. Еще секунда, грохнет выстрел и для меня все закончится…
Ну и пусть! Вот так хладнокровно добивать раненых я не дам. Пусть лучше убьют меня.
Проходит секунда, другая — выстрела нет. Собираюсь с силами и оглядываюсь. Два наемника, словно петухи перед дракой, стоят напротив друг на друга и орут во всю глотку. Еще секунда, и точно подерутся.
— Окту, — вопит один из них, — окту. А потом звучит длинная-предлинная фраза на совершенно непонятном языке. Второй вопит нечленораздельное, тычет стволом в раненного и делает недвусмысленные жесты. Мне даже переводчик не нужен, чтобы понять — добить требует.
В самый разгар словесной дуэли раненый штурмовик внезапно стонет и пытается перевернуться на спину. Оба спорщика переводят на него взгляд и резко замолкают. Воцаряется нехорошая такая тишина, слишком уж многозначительная.
— Да не шевелись ты, — бормочу едва слышно сквозь зубы, — может быть, пронесет в этот раз.
Меня вновь хватают за плечо, грубо вздергивают на ноги и волокут по лагерю, несмотря на вялое сопротивление. И все-таки выстрела позади нет. Слава Богу! Значит, не стали добивать.
Старательно отворачиваю лицо, чтобы случайно не встретится с кем-нибудь взглядом. Я слышала, что среди отсталых народов посмотреть в глаза, значит бросить вызов. А женщина
И вот пока я крутила головой, вольно или невольно рассмотрела что происходит вокруг. И вовсе не то, что я ожидала увидеть. Наемники, так стремительно захватившие наш лагерь, не кинулись грабить, убивать и насиловать всех подряд. Как раз наоборот, они даже не проявили явного интереса к захваченным автомобилям и товарам, а принялись собирать своих раненых и убитых на поле боя. Экспроприировали наш брезент для навеса, расстелили его на песке, таким образом организовав небольшой мобильный госпиталь.
Мертвых уложили поблизости в один ряд, своих и чужих вперемешку. Их оказалось на удивление много, больше двадцати человек. Все-таки наши ребята молодцы, за свои жизни отплатили бандюкам по полной программе. Я невольно всхлипнула, погибших штурмовиков было искренне жаль. Все-таки успела привыкнуть за время путешествия и к черной форме, и к нахмуренным выражениям лиц. И даже слово «фашисты» больше не вызывало у меня аллергии и подсознательного раздражения.
Тем временем бандиты приняли капитуляцию у сидевших в окопе гражданских. Выволокли их на свет Божий, построили в один ряд, поставили на колени и связали.
Стало ясно, что мою судьбу должен решать кто-то другой…
Глава 14
Комиссар
Когда Стивен проснулся снова, за окном едва-едва брезжил рассвет. Скорая опять стояла, за окнами непонятный шум и окрики команд. Лидия Андреевна и Арсений о чем-то вполголоса переговаривались. Стивен хотел повернуться и посмотреть в окно, но не смог. Грудь опять прострелило огнем, и он невольно закашлялся и захрипел. Откуда-то сбоку моментально появился Василь, вытер слизь с губ сухой тряпочкой.
— Что они делают? — вполне отчетливо спросила врачиха полушепотом.
— К обороне готовятся, — пояснил Арсений зевая.
Вторые сутки за баранкой, мужика понять можно. Как он вообще на ногах держится? Непонятно.
Лидия Андреевна что-то уточнила, на этот раз слов не разобрал.
— Могут напасть, — пояснил Арсений, — а могут и не напасть.
По нервам будто током ударило.
Что происходит?
Стивен затаил дыхание, сжал зубы, сквозь боль повернулся к окну. Осторожно выдохнул, вдохнул снова. Приступ кашля удалось сдержать, и для него это уже была маленькая победа.
Прижался лбом к наполовину опущенному стеклу, пальцами аккуратно раздвинул жалюзи. На месте временной стоянки спешным порядком переустраивали лагерь. Несколько штурмовиков таскали металлические контейнеры, выстраивали их полукругом. Рычали движки автоцистерн, политрук затеял рокировку автотранспорта.
Через пару минут замысел Чекиста стал вполне ясен, в центре лагеря наиболее уязвимые автомобили, снаружи те, что покрепче. Или те, которыми можно пожертвовать.
Кстати, КАМАЗ технической службы — единственный грузовик, оставшийся в лагере. А остальные где?