Последний костер
Шрифт:
– Эх, напарника бы, хоть бы просто для поддержания духа.
Ожидал постоянно, с самого начала ожидал этого момента, а когда увидел всплывающего медведя, вздрогнул всем телом, так вздрогнул, что шапка слетела и, не задев плеча, в снег упала.
Медведь вылетел, казалось, совсем с чистого места, там и прятаться негде было. Открытая пасть, обрамлённая кровавыми сосульками и кровавым же снегом, издавала жуткий рёв, но Юра в первый момент не услышал этого рёва, мелькнула мысль о том, как зловонна эта пасть. Облако снежной пыли взметнулось над медведем.
Юра не успел бы выстрелить второй раз. Слишком близко был медведь. Он и первый-то раз выстрелил машинально, от пояса.
Но винтовка сделала своё дело, да и повезло здорово. Пуля угодила прямо в пасть и развалила шейные позвонки на мелкие косточки. Это уже в мертвого он расстрелял всю обойму, а потом ещё долго пинал его мягким ичигом и надрывно всхлипывал, преодолевая спазмы горла. Было неловко, казалось, что кто-то может увидеть. Он оглядывался по сторонам, быстро смахивал непрошеную слезу.
…Прошло семь лет. Юра стал настоящим охотником. Он и молодых обучал уже, и в передовиках хаживал. Промхоз по некоторым причинам пришлось сменить. Теперь он работал штатным охотником Мамского коопзверопромхоза, совсем на севере. Участок свой имел в верховьях реки Тары.
Хрустальной чистоты вода, пологие горные склоны, покрытые крупными россыпями. Ближе к вершинам гор появляется кедровый стланик. Местами он опоясывает вершину горы как кружевной воротник. В те годы, когда стланик дает урожай орешка, – вся живность окрестных тайг собирается под его пологом, – лакомиться великолепным кормом, нагуливать жир на зиму. Особенно любят эти орешки соболь и медведь. Дивно их собирается тогда в горах.
Любит Юра свой участок, обустроил тайгу за последние годы, – три зимовья поставил, путики прорубил, ловушек понастроил.
Летом всегда рыбачил на участке, в своем базовом зимовье жил. Напарника постоянного так и не завел. Брал с собой любителя одного на месяц, а так всё один.
В этот раз он тоже был один, рыбачил. Два бочонка отборных хариусов и ленков уже стояли на льду в погребке. Работа была неспешная, нетрудная, для души. Между делом наготовил дров на зиму во всех зимовьях, ловушки подновил, ещё изладил несколько.
Собирался на вечернюю зорьку – «помушкетёрить», – харюзов потаскать, когда услышал снизу мотор.
– Странно, кто бы это? – удивился Юра.
Гости в этих местах – большая редкость. Река была с норовом, не каждого пускала через свои перекаты, да заломы.
Собака радостно повиливала хвостом, чувствуя новых людей, втягивала влажным носом речной воздух.
Когда лодка вынырнула из-за ближайшего мыса, Юра приложил к глазам бинокль и ещё больше удивился, – в лодке сидели четыре человека. В этих местах принято ездить по двое, – один в носу, один в корме. Редко можно увидеть троих, – одного везут пассажиром, он обычно бездействует. А если уж четверо в одной лодке, это вообще ненормально, что-то случилось, наверное.
Охотник подошёл к своей лодке и бросил на
Когда лодка подошла ближе, он узнал её, – Петровича лодка-то. Петрович тоже штатником работает, а летом тоже рыбачит. Только рыбачит-то он совсем на другой реке. Встречаются они лишь в промхозе, Юра не был ни разу на участке у Петровича, да и тот сюда никогда не ездил.
Лодка шаркнулась о песок, мотор заглох. Люди были незнакомые, в руках у переднего двустволка. Не поздоровались. Это насторожило, но уже просто машинально Юра спросил:
– А где Петрович?
– А ты здесь с кем? – вопросом ответил передний.
– Я один, с собакой вон, – кивнул в сторону Юра.
– Это хорошо, что один, греха меньше будет, а оружие есть?
– Нет, зачем оно, лето же.
– Ты простачком не прикидывайся, лучше по-хорошему отдай, а то больно будет.
Собака заворчала, услышав грубый разговор, опустила хвост и отошла в сторону, жадно принюхиваясь к прибывшим.
– В зимовье надо глянуть, покарауль его пока, – это подал голос второй из вышедших.
Двое пошли в зимовьё, моторист ещё возился в лодке, выкидывал на берег вещички. А вещичек было подозрительно мало. Зачем-то снял мотор и вытащил его на берег, пробурчал:
– В лодке надо глянуть.
Юра подал голос:
– Да вы что, мужики, офонарели, что ли? Что случилось-то?
– Заткнись и не дергайся, – ответили гости.
Собака, чувствуя недоброжелательность, отошла подальше и залаяла. Моторист побрел к Юриной лодке, перешагнул через борт, пнул ведро, в котором был приготовлен тузлук для харюзов. Прошёл к мотору, похлопал его по колпаку:
– Послужит, почти новый, да и лодка хорошая, ту можно утопить, а лучше сжечь.
От зимовья возвращались двое:
– Жил он здесь один, а ружья не видно, он рыбак, вот рыбобилет выписан.
Юра окончательно всё понял и начал потихоньку отходить в сторону своей лодки, где в носу под телогрейкой лежал СКС.
– Я же тебя предупредил, – стой здесь и не дергайся, – сказал тот, что с ружьём, – а то больно сделаю.
Моторист позвал остальных, и они все вместе выдернули «свою» лодку на косу.
– Дальше путешествовать будем на той лодке, – сказал моторист, обливая «свою» бензином.
Раздался хлопок, пламя взлетело высоко, языки огня заплясали по всей лодке.
Собака завыла.
– Ну, бля, ты ещё тут будешь душу рвать, – это хозяин ружья ругнулся на собаку, прицелился и выстрелил.
Та упала на бок, закрутилась, заскулила.
– Ты, что делаешь, козёл! – заорал Юра и кинулся к стрелявшему.
Тот резко развернулся и выстрелил под ноги Юре. Дробь и мелкие камни рикошетом больно секанули по коленям. Юра понял, что ружьё не заряжено и, развернувшись, бегом бросился к лодке. Выхватив карабин, он вновь развернулся и увидел, как мужик, который стрелял в него, уже захлопывает заряженное ружьё.