Последний орк
Шрифт:
— Вы это и делали, госпожа, — ответил Ранкстрайл. — Вы кормили его, вы сражались за него, вы жалели его, когда он был в отчаянии, вы научили его мужеству. Это и значит заботиться о детях.
— Я должна была защитить его от смерти!
— Нет, госпожа. Вы не в силах защитить кого-то от его собственного выбора. На это не способен никто. Джастрин решил сражаться и погиб, сражаясь. Если бы он не зазвонил в колокол, мы потеряли бы вашу дочь, а с ней и вас. Мы не прорвали бы осаду. Мы потеряли бы город. Если бы погибла ваша дочь, погибли бы и вы, и тогда победа орков стала бы просто вопросом времени. Джастрин сделал свой выбор. Это его право. Теперь
Королева долго смотрела на Ранкстрайла, потом решительно кивнула.
— Да, — сказала она, — пусть это будет символом для всех сирот. Пусть любой, кто не знает своих родителей, верит, что он — королевской крови. Пусть каждый брошенный ребенок носит в сердце эту надежду, а еще лучше — сомнение: потомок ли он королей или сын богов, спустившийся из своего небесного мира в наш. Я последую вашему совету.
Ранкстрайл продолжал неподвижно стоять перед ней и не собирался прощаться.
— Вы хотите еще что-то сказать? — спросила королева.
— Да, госпожа. Аркри, Россоло, Цеелайль, Роуил, Рокстойл, Даверкайл и Воркайл были убиты в сражении, позволившем нам освободить вашу дочь. Трое из них должны быть погребены в общей могиле, потому что ни одна семья не желает похоронить их на своем участке кладбища. Может, вы их помните. Аркри принадлежал к Народу Гномов, которых называют также гомункулами, и был самым старым из них: он помнил еще те времена, когда гномам принадлежали честь и слава; значит, мы можем считать его их королем. Оставшиеся двое, Даверкайл и Воркайл, были огромного роста, изуродованные, с не слишком благообразными лицами. У обоих не хватало пальцев и зубов: их вырвал палач. В армии наемников это наказание за кражу. Родом они были с границ Изведанных земель, и оба не знали имен людей, давших им жизнь. То есть, как объяснил мне на равнине Варила ваш супруг, они — дети самой жизни или самих богов.
— Не зная их отцов, мы не можем отрицать их принадлежность к королевскому роду, — закончила Розальба с легкой улыбкой, которая медленно осветила ее лицо, оставляя мрачными лишь заплаканные глаза. — Или их божественное происхождение.
— Нет, не можем, — подтвердил Ранкстрайл. — Я пришел просить у вас разрешения похоронить наемников Аркри, Даверкайла и Воркайла, принадлежавших ранее к легкой пехоте, а в настоящий момент к кавалерии, в королевской усыпальнице.
Ранкстрайл умолк.
Королева-ведьма задумалась на некоторое время.
— Это будет великой честью для города, — решительно ответила она. — Найдите церемониймейстера и от моего имени прикажите ему заняться подготовкой похорон. Мы предадим погибших земле завтра утром, все вместе и со всей возможной роскошью. Но сначала разделите эту ткань — я желаю, чтобы каждый из них имел достойный погребальный покров.
Ранкстрайл развел руками:
— У меня нет меча, госпожа.
— Что, и этот сломался?
— Да, госпожа, что поделаешь.
Королева не ответила. Она поднялась и, все еще с дочкой на руках, вытащила свой меч, длинный и тонкий, с плющом на рукояти. Поручив Ранкстрайлу держать ткань, Розальба сама отрезала небольшую часть для Джастрина, а остальное отдала капитану.
— Папа, — негромко сказала Эрброу, к которой вернулась ее безмятежность.
Мать наклонилась над девочкой и долго смотрела ей в глаза. Вокруг собралась
Королева долго смотрела на дочь, вновь безмятежно повторившую свои два слога, потом выпрямилась и повернулась к толпе и к капитану.
— Братья и сестры, — сказала она ясным голосом. — Народ Далигара. Сегодня мы оплакиваем наших погибших. Мы плачем о тех, кого с нами нет и больше никогда не будет. Мы льем слезы, опечаленные тем, что нам придется жить без наших близких. Но не стоит плакать о них, ведь они находятся сейчас по ту сторону ветра, там, где не существует боли, даже той легкой, что причиняют нам воспоминания. Те, кого с нами нет, не одни в царстве смерти — все наши предки встретили их и утешили, и, когда наступит наш черед оказаться по ту сторону ветра, они будут ждать нас на безграничных лугах под бескрайним небом, там, где даже днем сияют звезды. Не будем отчаиваться, вспоминая о погибших. Мы их никогда не забудем. Каждый год в день их смерти мы будем зажигать свечи в тех местах, которые видели их страдания, и все вместе будем оплакивать нашу утрату, ибо забвение есть величайший позор. Народ Далигара, я не более чем слабая женщина, но в груди у меня — сердце короля. Я сражалась за вас и вместе с вами. Народ Далигара, я не более чем королева, но в груди у меня — сердце матери, и любой, кто посмеет поднять руку на моих детей или на мой народ, узнает мой меч и мою ярость. Каждый раз, когда будут плакать мои дети и мой народ, сердце мое будет плакать вместе с ними. Я буду сражаться за Далигар, пока это нужно, и мне нечего бояться, пока дышат мои дети и мой народ.
Капитан слушал ее слова в полном молчании: королева-ведьма была настоящим командиром, этого нельзя было не признать. Прирожденным командиром. Хотя нет, не прирожденным: она становилась им постепенно, день за днем. Собирая воедино мужество, сострадание, справедливость, несправедливость, ум, варварство, догадки и ошибки, она научилась вести за собой народ, любить его, защищать в моменты опасности, воодушевлять в минуты отчаяния, утешать в часы скорби. Она была великим королем. Одним из тех королей, память о которых передается из поколения в поколение, дабы в темные времена вновь обрести мужество.
Кто-то перестал плакать, кто-то начал. Королева глубоко поклонилась своему народу и его слезам, жестом попрощалась с капитаном и, повернувшись, удалилась в свои покои с дочкой на руках.
Глава двадцать пятая
Похороны были позади.
Мир постепенно становился таким, как прежде.
В город снова приходили торговцы.
Появились бродячие акробаты.
Даже уличные воры снова дали знать о своем существовании.
На улицах снова копались в пыли куры, и на каждом углу появились лавки с горячими лепешками.
Безжалостно жарило летнее солнце.
Ранкстрайл зашел в конюшни взглянуть на лошадей. С тех пор как Далигар обрел свободу, толпы торговцев шли в город искать защиты от орков в обмен на золото и свой товар. Один из них, торговец лошадьми, устроился на ночь в конюшнях королевского дворца. Через несколько дней он должен был отправиться в Варил.
В числе лошадей торговца было полдюжины гнедых, две кобылы, одна из которых должна была скоро родить, и великолепный конь — огромный, черный как смоль, молодой и объезженный совсем недавно.