Последний ответ

Миральес Франсеск

В данный момент передо мной находилась страница из рукописи японца, прямо-таки испещренная формулами. Йосимура пытался пояснить теорию Эйнштейна о скорости взаимодействия тел.

— Ты что, проф по математике?

— Это было бы неплохо. Я нанятый журналист, который безуспешно пытается разобрать одну формулу.

Я сам удивился, что разоткровенничался перед незнакомым парнем. Быть может, его простецкая внешность подсказала мне, что он для меня безопасен, как будто разумная часть Вселенной его совершенно не касалась. Однако же Вертун вскоре доказал, что кое-какие соображения по этому предмету у него имеются.

—

Есть один приемчик, который никогда не подводит. Послушайся дядю Вертуна, нанеси эту формулу себе на кожу и в конце концов разгадаешь. Даже во сне твое тело не забудет, что это дело требует решения, и продолжит работать в ночную смену. Однажды утром ты проснешься с ответом, не зная, откуда он взялся.

Я не знал, что и ответить, просто долго смотрел на этого типа, который снова завладел моим диваном. Я понимал, что если у Вертуна нехватка клиентов, то встречи с ним грозят обернуться для меня кошмаром.

В подтверждение моих опасений парень объявил:

— До обеда у меня никого нет. Хочешь — займемся прямо сейчас. Давай, не будь хлюпиком.

In extremis [41] меня спасло появление Сары с большой сумкой в руках.

Словно только сейчас ощутив неуместность своего вторжения в нашу жизнь, Вертун подскочил и протянул моей подруге руку. Сара пожала ее без особого энтузиазма. Затем татуировщик скрылся в своем отсеке и врубил на полную мощность «Creedence Clearwater Revival».

41

Буквально — «при последнем издыхании», здесь: «в последний момент» (лат.).

Вопли одной из WASP заставили Вертуна наполовину уменьшить громкость.

Именно в этот момент Сара обняла меня за плечи. Ее лицо сияло от восторга.

— Мы напали на след, — прошептала француженка. — Быть может, простое совпадение, однако поразведать стоит.

— Что у тебя?

— На Манхэттене и в Бруклине удача мне не улыбнулась, но вот на Статен-Айленде проживает некий Дэвид Кауфлер. Я не оговорилась: «проживает», а не «проживал». Его имя значится в телефонном справочнике за этот год, что не может не радовать.

— Ты полагаешь, это и есть сын Лизерль и американского солдата?

Сара вытащила из сумки кожаную куртку-косуху, протянула мне и сказала:

— Скоро выясним. На пароме, конечно же, будет холодно.

Путешествие в метро до станции «Бэттери-парк» выглядело как возвращение в прошлое лет на пятьдесят, если не больше. И туннели, и сами вагоны, перевозившие тысячи пассажиров, казалось, застали еще первые выступления Фрэнка Синатры.

Да и конечная станция, с которой ходил бесплатный паром на Статен-Айленд, относилась еще к эпохе черно-белого кино. Развлекая пассажиров, ожидавших отправки на самый дальний конец Нью-Йорка, чернокожий певец с остекленевшими глазами исполнял классический блюз. На его гитаре было всего две струны. Это звучало лучше, чем на многих дисках из моей — теперь такой далекой — коллекции.

Когда подошло громадное судно, на берег вывалила толпа мрачных пассажиров, и только потом нам удалось попасть на паром. Пять минут спустя он тяжело отчалил, отделив

нас пучиной моря от силуэтов Манхэттена.

Мы с Сарой смотрелись как типичные обитатели Вильямсбурга. Ветер задувал в корму, и я увидел, как перед нами вырастает статуя Свободы. Мне пришло на память ее воспроизведение, созданное Дали в Кадакесе, только с факелами в обеих руках.

По мере нашего приближения к оригиналу статуя оставалась для меня все такой же грозной. Это непроницаемое бронзовое лицо казалось мне не символом свободы, а скорее ликом исполина, готового предать огню все человеческие измышления.

41

Статен-Айленд

Коллективный страх приводит в действие стадный инстинкт и обыкновенно пробуждает ненависть к тем, кто не является частью стада.

Бертран Рассел

Когда мы достигли пристани, я вспомнил, что десять лет назад уже был здесь, но только из метро на паром не пересаживался. В моем путеводителе «Нью-Йорк за неделю» значилось, что посмотреть статую Свободы, не тратя время в очередях, стоило, но на Статен-Айленд высаживаться не рекомендовалось. Причина была не в том, что это опасно, просто острову недоставало привлекательности, характерной для Большого Яблока [42] .

42

Большое Яблоко — неофициальное название Нью-Йорка.

Республиканский остров в составе города с демократическим большинством, Статен-Айленд начиная с 1980 года несколько раз пытался отделиться от Нью-Йорка, потому что население не ощущало на себе заботы городской администрации. В 1993 году был даже проведен референдум, в ходе которого шестьдесят пять процентов жителей проголосовали за отделение, однако ассамблея штата Нью-Йорк не приняла его результатов.

А недавно я прочел о новой попытке республиканца Эндрю Ланзы, который на 2115 страницах доказывает, что острову приходится платить больше налогов, чем остальным частям города, а обслуживается он в два раза хуже.

Здесь мне пришлось прервать свои раздумья о бесполезных вещах и прийти на помощь Саре. Девушка уже развернула карту и пыталась отыскать адрес Дэвида Кауфлера: Ричмонд-Хилл-роуд, дом 46. Изучив весь остров сверху донизу, мы обнаружили, что нужное нам шоссе берет начало в зеленой зоне с нехорошим названием Фреш-Киллз-парк.

Это было очень далеко от паромного причала, поэтому мы попытались найти такси, однако моросящий дождик очистил стоянку от машин. Пока мы там топтались, я увидел автобус с надписью на боку: «No trans fat», которая меня ошарашила.

— Ты заметила? — Я с возмущением дернул француженку за рукав. — В этот автобус запрещен вход толстым пассажирам. Может быть, это ради экономии бензина?

— Ты серьезно так думаешь? — рассмеялась Сара.

— Конечно! Ты же своими глазами видела.

— Видела, но эта надпись означает совсем иное. Я смотрю, ты в английском слабоват. «No trans fat» нужно понимать как «Скажем «нет» трансгенетическим жирам». По-видимому, это лозунг кампании, говорящий о пользе экологически чистых продуктов.