Последний парад

Железников Владимир Карпович

"Что стоишь в дверях?
– спросила она, не повернув головы.
– Входи, раз пришел".

Он робко вошел в комнату. Вид у него был жалкий и виноватый: он в пижаме, с завязанным горлом и почему-то босой.

"Ты хоть галоши надел бы", - сказала она.

Он попытался надеть галоши, но они были малы.

"Я виноват перед тобой", - сказал он.

"А где Витька?" - спросила Лусия.

"Там", - Сергей Алексеевич кивнул на дверь.

"Позови его..."

Бесшумно ступая, он подошел к двери: за дверью стоял Коля.

"Ко-ля, - тихонько позвал

он, - Ко-оль", - чтобы она, Лусия, не услышала имени мальчика, и ввел его в комнату.

Лусия бросилась навстречу Коле, обняла его. Ушанка слетела у нее с головы и покатилась к босым ногам Сергея Алексеевича."

"Здравствуй, Витя, - шептала Лусия.
– Дорогой мой!"

А Сергей Алексеевич зашел за ее спину и приложил палец к губам, прося Колю о молчании.

Где-то затрещал движок, Сергей Алексеевич вздрогнул и проснулся. У стола Коля разгружал авоську с продуктами.

– Коля!
– окликнул Сергей Алексеевич.

Мальчик поднял голову.

– Что там трещит, не знаешь?

– Отбойный молоток, - сказал Коля.

– Совсем как автомат, - заметил Сергей Алексеевич.
– На войне мне часто снилось, что я плыву по тихой, мирной реке, а сейчас снится война.

Он вспомнил свой сон про отца и вспомнил, как его в действительности хоронили. Это было сразу после гражданской войны. Он только что вернулся с польского фронта и приехал в родной город в командировку. И умер отец. Его вызвал военный комендант, этот самый Васька-банщик, и запретил идти на похороны, потому что отец был верующим и его будут отпевать. А это, мол, подрыв авторитета командира Красной Армии и потеря революционной бдительности. Но все же он пошел на похороны в гражданском платье с чужого плеча, как вор. Он прятал глаза от людей и поднимал воротник пальто, боялся встретить знакомых. И теперь, через столько лет, ему было стыдно той своей трусости.

– А тебе, наверное, ничего не снится.
– И с завистью добавил: - Спишь без задних ног?

– Мне?
– переспросил Коля, и вдруг у него вырвалось: - Сегодня приснился сон... Будто у меня отец не родной, - он чуть не захлебнулся и не заплакал от этих слов, - а от меня скрывают.

Сергей Алексеевич впервые поднял глаза: слишком странными показались ему слова мальчика.

– Чего только не приснится, - сказал он.
– Ну, а дальше-то что?

– Проснулся.
– Тоска совсем одолела Колю, и ему нестерпимо захотелось все рассказать Сергею Алексеевичу, чтобы легче стало, и он готов был уже открыться, но вместо этого сказал обычные слова: - Одного лекарства не достал. Вот рецепт.

– Оставь себе, - сказал Сергей Алексеевич.
– При случае возьмешь.
– Он заметил в кармане Колиной рубахи конверт.
– Это что, письмо от родителей?

– Фотограф прислал.
– Коля протянул Сергею Алексеевичу конверт.

– Ну-ка, ну-ка!
– Он вытащил фотографию из конверта.

Одно дело представлять себе, что вместо Коли на камне сидел Витька, а другое дело - фотография, и на ней действительно Витька... Сергей Алексеевич забыл о Коле и когда наконец опомнился, то

мальчика уже не было в комнате. У Сергея Алексеевича мелькнуло в голове, что получилось как-то неудобно, и мальчишка вроде был чем-то расстроен, а он даже его не расспросил.

ТЕЛЕГРАММА С ОПОЗДАНИЕМ

А тем временем Коля торопливо собирал вещи. "Я им в тягость, - думал Коля.
– Они и на Севере поэтому болтались, чтобы отделаться от меня. Уеду куда-нибудь и поступлю на работу. Или лучше попрошу Сергея Алексеевича, чтобы он устроил меня в Суворовское училище". С этой мыслью он взял в одну руку чемодан, в другую - клетку с кенаром и направился к двери. У него теперь было одно-единственное желание - побыстрее отсюда убежать, чтобы никого не видеть: ни тети Кати, ни Юрки. Быстрее, быстрее! Все хорошее, что было в нем к родителям, куда-то улетучилось, и теперь им владела только обида. На столе лежала телеграмма, он сначала в лихорадке даже не заметил ее.

И тут пришел Юрка.

– Колька, - крикнул он, притворяясь, что между ними ничего не произошло, - телеграмма!
– и помахал бумажкой над головой.

Но телеграмма была ему не нужна, она прибыла с опозданием.

– Ты куда?
– Юрка загородил Коле дорогу.

– Куда надо.
– Он держался из последних сил.

– Совсем псих. Телеграмма же!

– Возьми ее себе на память, - сказал Коля.
– А ну, пусти!

Юрка, отталкивая его от двери, открыл телеграмму и прочел:

– "Будем завтра. Целуем. Твои папа-мама".

– Пусти!
– крикнул Коля в отчаянии.

Юрка отступил, и Коля выскочил на улицу.

...Сергей Алексеевич сразу понял, что случилась какая-то неприятность. Коля вошел в дверь без стука, с чемоданчиком и клеткой.

– Что с тобой?
– Он подошел к Коле, и тот вдруг уткнулся ему в грудь и заплакал, как маленький.
– Ну, ну, - сказал Сергей Алексеевич.
– Ты ведь не девчонка.
– Взял у него чемоданчик и клетку и усадил на стул. Рассказывай... Рассказывай. Сразу легче станет.

– Я вам говорил про сон. Что у меня отец не родной. Так это правда. Юрка сказал.

– Только и всего?
– сказал Сергей Алексеевич.
– И ты из-за этого так раскис! Что значит не родной? Он тебя любит, считает своим сыном...

– Ничего он меня не любит, - сказал Коля.
– Иначе не врал бы.

– Ну, и куда же ты собрался?
– спросил Сергей Алексеевич.

– В интернат... куда же...
– сказал Коля.
– Если не откажете, то я хотел бы в Москву, в Суворовское. Напишете письмо?

– Напишу. Давай только так. Завтра поговоришь с ними - и в дорогу.

– Нет, - сказал Коля.

– Он же тебя любит, как родного, - сказал Сергей Алексеевич.
– Я уверен.

Но не так-то легко было пробиться к сердцу и разуму Коли и убедить его. Он ожесточился и не хотел ничего слышать.

– Мне их жалость не нужна.
– Коля встал.
– Напишете письмо?

– Напишу, напишу. Вот сейчас допьем чай, и напишу, - сказал Сергей Алексеевич.
– Или вот что... Завтра уедем вместе.