Последний поход
Шрифт:
— Так.
— Потом, после Императора этого, мы тут на «Грозном» покемарили малеха, а наутро в кают-компании собрались. Батон подрался с Ворошиловым. Что еще… А! Ты ведь заистерил и стал бумаги поляка перебирать, чуть не сморкался в них.
— А бумаги-то те у Савельева, — упавшим голосом ответил Паштет.
— И кружки еще, — добавил толстяк. — Мы же все из них чай пили. Ты их хоть помыл?
— Не успел, — виновато ответил долговязый повар. — Нас ведь сразу сюда отправили. А предупредить не додумался.
Отложив миски, сидевшая на полу парочка с тревогой переглянулась.
— Выходит,
— Что — все? — не понял Треска.
— Интересно: вот умру я, а часы мои так и будут идти?
— Откуда они у тебя? — решился, наконец, задать так долго мучивший его вопрос Треска.
— Подарок отца. Последний, — Паштет бережно провел пальцами по стеклу выпуклого циферблата. — Когда я только из университета специалистом выпустился. Гордился мной, как уже взрослым мужчиной. Все говорил, что жизнь только новая начинается. Горизонты, перспективы, карьера. С тех пор без запинки так и работают. В них словно частичка той жизни все идет и идет. Будто стремится вместо меня к чему-то. А передать, видишь, некому.
— Жалко, чувак.
— И мне. Отплавались мы с тобой, видать, брат. А даже перед концом цапаемся, как старик со старухой. Хотя без этого было бы неинтересно. Да и привык я давно, — Паштет протянул руку, впервые за много лет назвав приятеля по имени. — Было приятно с тобой дружить, Витя.
— Ведь если бы я тогда, в семнадцатом, первые сети не утопил, а ты меня не отмазал, так бы и не познакомились, — Треска как-то задумчиво посмотрел на приятеля.
— Помню. Обоим влетело. Как всегда.
— Мне тоже, Женя, — Треска крепко пожал протянутую руку соседа. — Мне тоже. Не думал, что все вот так…
— И я не думал.
Они помолчали. Потом Паштет скосился на миски.
— Дохавать, что ли.
— Да и то верно, — сгреб свою плошку Треска. — Утопчем. Раз уж помирать, так с полным брюхом, чувак.
Невесело улыбнувшись, повара снова принялись за еду.
Склонившись над расстеленной картой мира, Тарас задумчиво водил по ней циркулем. Туда-сюда. Туда-сюда. Думая совершенно о другом. О том, что они все потеряли. Мысли никак не хотели складываться в хоть какой-нибудь мало-мальски приемлемый план действий. А ведь именно это от него сейчас и требовалось.
«Циркуль, циркуль две ноги,
Циркуль делает шаги.
Шаг один и два и три Одинаковы, равны» —
вспомнил он детский стишок, который во времена его разбитной юности подвергался весьма смелым лингвистическим преобразованиям. Южная Америка, значит. Угроза нового заражения. Карантин, который всеми правдами и неправдами нужно было держать в секрете. «Ох, Лерка, и устроила ты нам проблем…» Час от часу не легче. Сколько они так продержатся? Да и смогут ли?
Да и ко всему свободу передвижений, даже в случае, если лодку починят, ограничивала примостившаяся по левому борту громадина корейского танкера, будь он неладен. Хотя если бы не они…
Если бы не они.
— Легли бы мы все здесь, Юрка, — еще раз оглядев покрытую выцветшими фотокарточками стенку над столиком в капитанской каюте, Тарас отпил из кружки. Поморщился, теребя вислый ус. — К чему мы все стремимся? Куда плыть-то теперь? Команду всю растеряли,
Посмотрев на пожелтевший снимок двух улыбающихся пацанов в мундирах выпускников мореходного кадетского корпуса, он грустно добавил:
— Ты только погляди вокруг…
Вспомнилось первое погружение, и как проходили обряд посвящения, целуя кувалду [26] или запивая это дело морской водой [27] . После этого Юрка так и шепелявил слегка всю жизнь. Много воды утекло… От тяжелых дум отвлек настойчивый стук в дверь каюты.
— Кого там еще черти несут, — буркнул старпом, большим глотком осушая кружку, и, отложив на карту циркуль, громче ответил: — Да-да, входите.
26
Морская традиция: кувалду подвешивают к потолку и, когда судно качает, матрос должен изловчиться и ее поцеловать.
27
Морская традиция: в плафон из каюты наливают забортной воды, которую надо выпить.
На пороге оказался Яков с неизменной папкой. За его спиной держались двое рослых корейцев в иссиня-черных камуфляжах «Дракона», державшие под мышками «звериные» шлемы с поднятыми забралами.
Тарас присмотрелся к новым лицам, по шлему одного из них сразу узнав человека, руководившего солдатами во время их первой встречи. Острые черты восточного лица, короткий ежик черных волос с легким налетом седины, уверенный, отливающий непоколебимой выдержкой взгляд.
Его спутник, абсолютно лысый, был густо покрыт татуировками даже на лице; глаза скрывали матовые черные гогглы на тугом, обтягивающем череп ремне, — словно были его неотъемлемой частью. Из- за массивного плеча возвышалась рукоять висящего за спиной меча.
Приняв стойку, первый воин произнес, обращаясь к Тарасу, несколько коротких фраз.
— Это Линь Им, — объяснил Яков. — Правая рука Императора и начальник группы, выделенной вам для пополнения команды. А это Дан. Его помощник и телохранитель.
— Вот это ты вовремя поправился, — буркнул Тарас, вставая из-за стола и накидывая на плечи капитанский китель. — Выделенных мне. Это у себя он правая рука, а здесь все, что касается судна и людей, находится в моей юрисдикции.
— Разумеется, — педантично кивнул Яков. — Люди построены, если вы готовы провести смотр.
— Ладно, показывайте, что за хлопцы там у вас, — ответил Тарас, надевая фуражку и выходя из каюты.
Поднявшись на палубу, он оглядел два ряда выстроившихся в шеренги лицом друг к другу моряков. Все как один в серых комбинезонах, на головах фуражки с лентами. Сердце кольнуло. Уж больно сцена напоминала прощание с погибшими товарищами после сражения с морским гигантом. Только не было завернутых в пропитанную кровью парусину тел.