Последний полустанок
Шрифт:
Для Набатникова вся эта история казалась нелепостью, по, не желая сердить старика, он не стал возражать. Спустившись этажом ниже в переговорную будку, Афанасий Гаврилович приказал радисту вызвать НИИАП и тут же заручился согласием Пояркова на подъем "Униона".
Однако когда уже все было решено и Набатников попросил к микрофону Медоварова, чтобы он распорядился передать радиоуправление Дерябину, произошло непонятное осложнение.
– Нет уж, дорогой Афанасий Гаврилович, увольте, - ласково запел Толь Толич.
– Программа утверждена, согласована и с вами и с другими заинтересованными представителями.
– Какое же у нас может быть столкновение на высоте в сотню километров? Да и потом "Унион" поднимется в районе, где не проходят авиалинии.
– Не знаю, не знаю, уважаемый Афанасий Гаврилович...
– Как не знаете?
– постепенно раздражаясь, спросил Набатников.
– Вы же всё это согласовывали с Аэрофлотом и другими организациями?
– Да разве я им подчинен?
– плаксиво заговорил Толь Толич.
– Вот дадут санкцию сверху, тогда пожалуйста. Забирайте свой "Унион" и командуйте как хотите. А я человек маленький. Мне приказано его только доставить.
– Но я беру ответственность на себя.
– Пожалуйста, Афанасий Гаврилович. Берите, но когда "Унион" прибудет на место назначения. А пока, я очень глубоко извиняюсь, с меня никто ответственности не снимал. Вы же это прекрасно понимаете. В крайнем случае запросите Москву.
– Сегодня воскресенье, и к тому же вечер. Да и вообще никто в это дело не будет вмешиваться. Сами должны решать.
– Ну что вы от меня хотите, золотко? Я стрелочник и выполняю утвержденную программу. Инициативу, конечно, от нас сейчас требуют, но ведь к этому привыкать надо. Хорошо вам, Афанасий Гаврилович...
Набатников еле сдерживался. Самым неприятным в этом разговоре было то, что в свое время, по долгу секретаря партийной организации, Набатникову пришлось заниматься персональным делом Медоварова, в результате чего тот получил выговор и был освобожден от работы в институте. Если сейчас чересчур нажимать на пострадавшего Толь Толича, то его друзья могут приписать Набатникову травлю, сведение личных счетов с осознавшим свою ошибку честным коммунистом, тем более что выговор с него давно сняли за самоотверженную и безупречную работу.
Этим умело пользовался и сам Медоваров. Тогда на партсобрании Набатников во всеуслышание признался, что за нечестный поступок в экспедиции в пылу раздражения оскорбил коммуниста Медоварова, назвав его "паршивым человеком". Толь Толич подал жалобу, и Набатникову пришлось извиниться перед обиженным.
А потом, когда по просьбе самого Набатникова на отчетно-выборном партсобрании его кандидатуру отвели, друзья Толь Толича пустили слух, что это неспроста, что где-то в более высоких инстанциях разобрались в деле Медоварова и предложили освободить профессора Набатникова от обязанностей секретаря партбюро. Слухи есть слухи, не до каждого они доходили, проверять смысла не было, к тому же Набатников уехал, а Медоваров вновь воскрес на руководящей должности. В НИИАП его даже выбрали в партбюро. Справедливость восторжествовала, и теперь Толь Толич мог разговаривать с бывшим своим врагом весьма снисходительно.
– - У вас все, Афанасий Гаврилович? А то меня здесь народ
– В Москву? Согласовывать?
– Зачем же? Все давно уже согласовано. Вместе с Поярковым к вам прилечу, Афанасий Гаврилович. Как положено: печати проверить, пломбы. Сам ведь ставил, сам и отвечать должен.
– Но сюда прилетел Борис Захарович. Вы что, ему не доверяете?
– Отнюдь, товарищ профессор. Только вот что-то там с аккумуляторами стряслось. С анализатором неблагополучно. По чьей вине? Нашей или временно прикомандированного к НИИАП товарища Дерябина? Проверим сообща, так сказать, для выяснения истины. Согласны?
– Хорошо, - отмахнулся Набатников.
– Теперь скажите...
– Одну минуточку, - прервал его Толь Толич.
– Разрешите взять с собой кое-кого из специалистов...
Но тут ему уже не дал договорить Афанасий Гаврилович.
– Меня это не интересует. Я не пойму вашего упорства. Почему вы противитесь подъему "Униона"? Есть какие-нибудь серьезные возражения, кроме тех, которые вы уже называли?
– Простите, товарищ профессор, но они не для телефонного разговора.
– Здесь Борис Захарович упоминал насчет двух парней... Это, что ли, вас останавливает?
– Шутки изволите шутить, Афанасий Гаврилович. Я сам проверял, с вашего разрешения.
– Но ведь они куда-то пропали? Матери Багрецова звонили?
– С вашего разрешения, сумели и это сделать. Днем она получила телеграмму от сына: "Жив, здоров. Привет от Люды".
– А кто такая Люда? Где она живет? Узнавали?
– Мы слежкой не можем заниматься, дорогой Афанасий Гаврилович. Не положено, здесь дело сугубо личное.
– Но если вы уверены, что этих данных вполне достаточно, что людей в диске нет, тогда чего же упорствовать?
– Ах, Афанасий Гаврилович, не жалеете вы нас, грешных. Простите, вызывает Москва.
– В репродукторе послышался щелчок, и все замолкло.
Набатников бессильно откинулся на спинку стула.
– - Ну что ты на это скажешь?
– А если он прав?
– рассеянно поглаживая щеточку седых усов, сказал Борис Захарович.
– Прав со своей точки зрения. Предположим, что из-за него ты упустил время и не смог исследовать... ну, вроде как необыкновенное явление природы. Завтра ты устроишь скандал, скажешь, что тебе мешают работать. Ну и что же? Кто-нибудь из начальства пожурит Медоварова - дескать, надо было пойти навстречу уважаемому профессору, и этим дело кончится. Так, собственно говоря, и рассуждает Медоваров. Но ему прекрасно известно, что ежели бы он взял на себя смелость нарушить утвержденную программу да, избави бог, здесь бы приключилась какая-нибудь неприятность... Кто тогда будет в ответе? Профессор Набатников?
– Да. Конечно.
– Ну и что же? В чем виноват профессор? Обыкновенный неудачный эксперимент. Мало ли чего не бывает, смягчающие вину обстоятельства и прочее. А Медоварова выгонят, да еще с треском... Зачем же ему рисковать?
Из громкоговорителя послышался долгий гудок, затем голос радиста:
– Афанасий Гаврилович, вы еще здесь? НИИАП спрашивает.
Через минуту сквозь провод протиснулся льстивый голосок Медоварова:
– Добился, добился, Афанасий Гаврилович. Все улажено. Передаю управление. Только не подведите меня. Осторожненько.