Последний предел (сборник)
Шрифт:
Хохгарт оттер меня плечом.
— Мне сказали по секрету, что вы — Мануэль Каминский.
— Да ведь это я тебе еще когда сказал! — выкрикнул я.
— Ну, значит, я не расслышал. — Хохгарт присел, так что его лицо оказалось вровень с лицом Каминского. — Мы должны сфотографироваться!
— А ведь здесь можно устроить его выставку, — предложила стройная женщина. До сих пор она не проронила ни слова. Мы удивленно взглянули на нее.
— Нет, правда, — сказал Манц и обнял ее за бедра. — Нельзя упускать такую
— Надеюсь, что завтра, — произнес Каминский.
К нам нетвердыми шагами направился профессор Цабль, по пути опрокинув присевшего на корточки Хохгарта.
— Ну, что там у вас? — повторял он. — Что там у вас? Что? — Он явно напился. Он был седовлас, щеголял искусственным загаром и, как всегда, носил кричаще яркий галстук.
— Закажите мне такси, — сказал Каминский.
— Нет, зачем, — отозвался я. — Мы сейчас уйдем. — Я улыбаясь обвел всех глазами и объявил: — Мануэль устал.
Хохгарт встал, отряхнул штаны и провозгласил:
— Это Мануэль Каминский!
— Завтра я возьму у вас интервью, — напомнил Манц.
— Очень рад, — сказал Цабль и, нетвердо держась на ногах, подошел к Каминскому. — Цабль, профессор эстетики. — Он протиснулся между нами и плюхнулся на свободный стул.
— Может быть, пойдем? — попросил Каминский. Мимо прошла официантка с подносом, я взял бокал вина, выпил залпом и потянулся за следующим.
— Меня верно проинформировали, — начал Цабль, — о том, что вы сын Рихарда Риминга?
— Что-то вроде того, — ответил Каминский. — Извините, а какие мои картины вы знаете?
Цабль по очереди обвел нас глазами. Кадык у него подрагивал.
— Сдаюсь. — Он ощерился в ухмылке. — В сущности, это не моя сфера.
— Уже поздно, — сказал Манц. — Нельзя так терзать вопросами господина профессора.
— Вы — приятель Квиллинга? — спросил Цабль.
— С моей стороны было бы дерзостью это утверждать, — сказал Квиллинг. — Однако верно, что я всегда считал и буду считать себя учеником Мануэля.
— Во всяком случае, вы сумели нас удивить, — съязвил Манц.
— Нет, — возмутился я. — Он пришел сюда со мной!
— Господин Каминский, — сказал Цабль, — можно на следующей неделе пригласить вас на мой семинар?
— По-моему, на следующей неделе его здесь не будет, — заметил Квиллинг. — Мануэль много путешествует.
— Правда? — удивился Манц.
— Он прекрасно со всем справляется, — просвещал присутствующих Квиллинг. — Иногда нас беспокоит состояние его здоровья, но сейчас… — Он на мгновение дотронулся до темной мореной рамы коллажа «Watch it!». — Постучим по дереву!
— Кто-нибудь вызвал такси? — спросил Каминский.
— Мы уже уходим, — заверил его я.
Снова прошла женщина с подносом, я взял еще один бокал.
— Завтра
— Зачем? — спросил Каминский.
— А интервью?
— Нет, — сказал Каминский.
— Я его уговорю, — сказал я.
Цабль хотел было встать, невольно схватился за подлокотник и снова в изнеможении сел. Хохгарт вдруг извлек откуда-то фотоаппарат и нажал на кнопку, вспышка отбросила на стену наши тени.
— Я могу позвонить на следующей неделе? — тихо сказал я Манцу. Нужно действовать, пока он не напился до бесчувствия.
— На следующей не получится. — Он прищурился. — Через неделю.
— Хорошо, — сказал я.
На другом конце зала, под тремя неоновыми лампами, которые Квиллинг оклеил газетными вырезками, стояли и о чем-то беседовали Вальрат и Верена Мангольд. Она что-то быстро говорила, он прислонился к стене и печально смотрел в свой бокал. Я взял Каминского под локоть и помог ему встать, Квиллинг немедленно подхватил его с другой стороны. Мы повели его к двери.
— Мы справимся, — процедил я. — Оставьте его в покое!
— Не беспокойтесь, — повторял Квиллинг, — не беспокойтесь!
Манц похлопал меня по плечу, я на секунду отпустил Каминского.
— Лучше все-таки в конце этой недели. В пятницу. Позвони моей секретарше.
— В пятницу, — сказал я, — очень хорошо.
Манц рассеянно кивнул, тоненькая женщина положила голову ему на плечо. Обернувшись, я увидел, что Хохгарт как раз в эту минуту фотографирует Квиллинга и Каминского. Все разговоры смолкли. Я поспешно подхватил Каминского под локоть с другой стороны, но было поздно: Хохгарт их уже снял. Мы пошли дальше, пол, по-моему, был неровный, воздух словно слегка подрагивал. Значит, я все-таки опьянел.
Мы спустились по лестнице. «Осторожно, ступенька!» — повторял Квиллинг при каждом шаге. Я посмотрел на редкие волосы Каминского, правой рукой он крепко сжимал трость. Мы вышли на улицу. Дождь перестал, в лужах расплывались отражения фонарей.
— Спасибо! — сказал я. — Моя машина вон там.
— Моя ближе, — отозвался Квиллинг. — Я могу его отвезти. К тому же у меня есть домик для гостей.
— А вам разве не пора возвращаться?
— Они и без меня обойдутся.
— Это же ваша выставка.
— Но я должен быть здесь.
— Мы больше не нуждаемся в вашей помощи!
— А так было бы проще.
Я выпустил локоть Каминского, обошел их обоих и прошипел Квиллингу на ухо:
— Оставьте его в покое и возвращайтесь к гостям!
— Вы что, теперь будете мне приказывать?
— Я же пишу рецензии, а вы выставляете работы. Мы ровесники. Я буду писать о каждой вашей новой выставке.
— Не понимаю вас.
Я вернулся на свой пост и взял Каминского под локоть.
— Но, может быть, мне действительно пора к гостям.