Последний рассвет
Шрифт:
– Знаете, – Роман резко поднял голову, прервав на полуслове следователя, который нудно проговаривал свой очередной тщательно выверенный вопрос, – Гену вообще могли убить из-за игры.
Следователь долго молча смотрел на оперативника, потом осуждающе покачал головой.
– Ужас, просто ужас, во что превратился розыск, – удрученно проговорил он. – Кого набирают? Откуда набирают? Что у вас в головах? Нет, определенно, уголовный розыск умер одновременно с советской властью. Иди, Дзюба. И пригласи следующего.
Все
Почему-то более перспективным в плане получения информации ему виделся певец Виктор Волько, добиться аудиенции у которого оказалось не так-то просто. Действовать пришлось через его продюсера, который долго шелестел перелистываемыми страницами ежедневника и всячески демонстрировал невероятную занятость звезды вокала: переговоры, репетиции, выступления, обязательный отдых («Это же голос! Это понимать надо. Голос требует определенного режима!»), посещение личного врача-фониатра… В какой-то момент Антону надоело изображать из себя интеллигента, и он коротко и ясно выразился в том смысле, что для полиции Виктор Волько не певец, а свидетель, которого необходимо опросить, и чем быстрее, тем лучше. Продюсер тяжело вздохнул и назначил время и место.
– Только я очень вас прошу – недолго, Виктор Семенович должен ехать проверять акустику в зале, где ему предстоит выступать через два дня. И постарайтесь его не волновать, это плохо влияет на голос.
– Это уж как получится, – усмехнулся Антон.
К Волько они приехали уже вместе с Дзюбой. Певец расслабленно сидел в кресле-качалке, вытянув ноги, а продюсер, худощавый нервный тип с густо замазанными гелем стоящими торчком волосами, носился по комнате, как сторожевой пес, всем своим видом давая понять, что готов в любой момент вцепиться в глотку любому, кто только посмеет посягнуть на нервную систему звезды.
– Вы знакомы с Евгенией Панкрашиной? – начал Роман.
Они заранее договорились с Антоном, что вопросы будет задавать Дзюба, а Антон останется сторонним наблюдателем и будет помогать молодому оперативнику взглядами и жестами, координируя и направляя ход беседы. Об этом попросил сам Роман: «Мне надо учиться, а то Гена всегда все брал на себя и потом ничего не объяснял».
Полное спокойствие. Мерное покачивание в кресле. Имя Панкрашиной не вызвало у певца никаких эмоций.
– Впервые слышу.
– Вы были двадцатого ноября на приеме по случаю юбилея господина Букарина?
– Да, меня пригласили выступить перед гостями. А в чем дело?
– Во втором перерыве вы беседовали с дамой. Вы с ней знакомы? Кто она?
– С дамой? – Волько
– Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить: Евгения Васильевна Панкрашина, супруга Игоря Панкрашина, известного бизнесмена и благотворителя.
Волько призадумался и снова покачал головой.
– Нет, я ее не знаю. Хотя вполне возможно, и перекинулся с ней парой фраз.
– А нам сказали, что вы с ней разговаривали, причем весьма оживленно. Это была далеко не пара фраз, вы что-то обсуждали. Вспомните, пожалуйста. Невысокая такая женщина, немолодая, в черном платье, у нее еще было такое яркое колье на шее.
Волько начал раздражаться, это было очень заметно, особенно Антону, который стоял чуть в стороне и явственно видел, как напряглись мышцы и набухли вены на шее певца.
– Да мало ли с кем я там разговаривал, – сердито заговорил Виктор Семенович, и тут же в разговор вклинился неугомонный продюсер.
– Виктору Семеновичу ведь далеко не каждый собеседник знаком, – затараторил он. – Опять же не каждый имеет достаточно хороших манер, чтобы представиться, а у Виктора Семеновича не безразмерная память, чтобы запоминать всех, кто к нему подходит. Вы представляете, какая обстановка на этих приемах? Музыканты играют, все разговаривают, шум стоит такой, что ничего не слышно, подходит человек, здрасьте, я такой-то, я ваш горячий поклонник, а где вы в следующий раз будете петь, где можно вас послушать и так далее. Само собой, что в таком гвалте имя разобрать невозможно. Вы что же думаете, Виктор Семенович будет переспрашивать? Вы думаете, ему так важно знать точно, как его зовут, этого человека, который скажет три дежурных комплимента и отойдет, и больше никогда в жизни Виктор Семенович его не увидит?
Волько снисходительно выслушал защитную речь своего преданного продюсера, покивал головой в знак того, что согласен с каждым его словом, и соизволил дальше вести беседу самостоятельно:
– Вполне возможно, что я и беседовал с вашей дамой, но я ее совершенно не помню.
Роман обменялся взглядом со Сташисом и получил команду продолжать.
– Ну, может быть, вы вспомните, на ней еще колье такое интересное было…
– Нет, я в женских украшениях не разбираюсь, только в мужских, – недовольно проговорил певец. – Не обратил внимания.
И снова взгляд Сташиса: сделай вид, что ты тупой, начинай все сначала.
– Вам не показалось, что она чем-то расстроена, напугана? Может, нервничала, озиралась по сторонам, кого-то искала глазами? – спросил Роман, словно ему не сказали только что русским языком, что никакой Панкрашиной Виктор Семенович не знает и никакую даму в черном платье и с колье на шее не помнит.
Как и следовало ожидать, в ответ оперативники получили вспышку ярости, сопровождаемую самыми нелицеприятными эпитетами в адрес российской полиции, куда берут на службу только самых тупых, не владеющих русским языком, да еще и глухих.