Последний рассвет

Власов Виктор

— Я знала, что ты придёшь, видела сон!.. — голос девушки подавленный, едва не срывающийся в плач, жалостный. Глаза Суа влажно сверкали, она сбивчиво повторила — «Когда душу переполняет искренняя радость, её капли выступают на глазах» — она стояла на коленях, милая и простая, и глаза лучились неописуемым восторгом.

Медленно поднялась и подошла, опустила подбородок на плечо Шуинсая, заплакала.

— Суа, — он медленно погладил девушку по волосам, попытался сказать, мол, перестань, но язык не поворачивался: мастер утратил способность мыслить здраво. И наконец, собравшись с духом, отодвинул

принцессу движением лёгким, но решительным, и его проницательный взгляд утонул в её заплаканных глазах:

— Не могу, девочка моя, не стану… — На застывшем лице печать порядочности и сдержанности.

Суа вдруг покраснела, багровые жилы вздулись на шее:

— Я лучше твоей старухи в тысячу раз, так возьми меня!

Словно обжёгшись, мастер отпрянул, оттолкнул её. Мерцающие комнатные огни осенили его багровым ореолом.

— Ты же сестра самого Тэнно, — осуждающе произнёс он. — Делай, что подобает!

Повернувшись, он быстро покидал покои, поневоле вспоминая, какой остротой ума и дальновидностью отличался совсем недавно. Если позволить мимолётным чувствам взять верх над голосом разума, случится непоправимое: он потеряет честь.

Злобной фурией Суа выскочила из спальни, принялась яростно разбрасывать попадавшиеся под руку предметы.

— Тише, девочка… — женский шёпот, негромкий и властный, остановил буйную. Принцесса так и застыла с расписной фарфоровой вазой в руках.

Краска прилила к лицу Суа: её позор видели! И в тот момент, когда страх всё ещё пересиливал ярость, готовую обрушиться на незваного свидетеля, кем бы тот ни был, из темноты шагнула…

— Саюке! — девушка метнулась к старшей подруге.

— Тише, тише… — повторила та. — Ты многого не знаешь, милая. Послушай меня, послушай…

Суа затихла, обнимая шею Саюке. Женщина провела по волосам принцессы, прижала её грудью к себе.

— Суа. Тебе и мне… нам угрожает смертельная опасность, — говорила женщина тихо и ровно. — Ямамото и Сендэй раскрыли мне имя настоящего изменника… Это наш покровитель.

— Мотохайдус?!! — изумилась принцесса. — Враг? Невозможно! Почему?

— Ямамото перехитрил советника императора. Там, в храме, Сендэя никто не лечил. Я ведь его не смогла ранить. Ямабуси искуснее Кендзо.

— Сендэй разве ямабуси? Ведь он настоятель храма у нитирэн…

— Поверь, я знаю. Он учил Мотохайдуса.

— С ума сойти! И кампаку тоже!?

— Мотохайдус умён и жесток, — шептала Саюке на ухо Суа. — Он хочет стать правителем Ямато единолично, сделав Тоду ширмой для своей власти. А нами пользуется как фишками в политической игре. И нас ему не жаль… Он посылает нас на смерть…

Закатное солнце всё ещё висело на краю небес, готовое опуститься в пучину океана где-то там, за горами. Темнело быстро.

— Я не смогу нас защитить, — в голосе женщины жалость, бессилие. — Суа, ты должна сделать решительный шаг. Самостоятельный выбор. Сейчас.

Глава 15

Времени оставалось мало, а путь до назначенного места — неблизкий. Позвав служанку к себе в комнату,

Шиничиро строго запретил ей уходить из дома отыскивать мать. Рёи задала юноше единственный вопрос, мол, как ему не жаль родителей, но тот улыбнулся и ответил:

— Что мне тут — со скуки помирать?!

Быстро обрезав лишние волосы кинжалом, остальные туго затянул ремешком на затылке, как самурай. Бриться юноша не стал: щетинистый подбородок и грубые щёки, по его мнению, придавали романтически суровый вид. В комнате для гостей, в токонама хранился фамильный клинок, завёрнутый в тигриную шкуру. Только в отсутствие отца Шини мог взять его в руки и вынуть из ножен. В обыкновенных боевых катана не находилось ничего особенно удивительного — простые и непримечательные. Но стоило прикоснуться к рукоятке этого старинного клинка, рюкозука-ро, сжать чуть искривлённый эфес, поднять, — и юноша чувствовал себя настоящим воином, бесстрашным и полным сил. Развернув меч, Шини благоговейно приложился к нему щекой. Сталь клинка — прохладная и гладкая. Переложив свой катана, подобранный в сражении, в ту же тигриную шкуру, Шиничиро «поменялся» с духами-хранителями. Даже если отец вспомнит и обнаружит подмену, не будет сердиться, ведь фамильную реликвию взял сын, и обязательно её вернёт.

Юноша не захотел увидеть огорчённое лицо мамы, поэтому ушёл, не попрощавшись, оставил ей письмо — несколько иероглифов, выложенных на столе стеблями сельдерея, и весёлый этюд — на кэндзана.

Взнуздав украденного накануне скакуна, которому дал незамысловатое имя — Ума, Шиничиро приказал Рёи приготовить провизию, которой хватило бы на три дня. Мама вот-вот должна прийти, поэтому юноша незамедлительно покинул Ампаруа. Тоскливая грусть и страх уступили неистовому азарту, ведь нет прекрасней сознания, что странствуешь и свободен — ветер на равнине.

Родная деревня оставалась дальше и дальше, а он, пригнувшись к пушистому холодящему крупу коня, ощущал дрожь, от которой потрясывало плечи. Он был сейчас пилигримом, уходившим из дома на лета; и при мысли, что где-то там, за горизонтом, обязательно встретится с отцом, поможет отцу в борьбе с коварными злыми недругами, докажет Шуинсаю свою значимость и сыновнюю любовь, юный Шиничиро чувствовал великолепный трепет, частый ритмичный стук в груди. В глубине храброго сердца он очень ценил собственную свободу, и странствие являлось высшим стремлением его души.

В тёмной вышине крупной каплей висел месяц, тусклый и как будто влажный. Звёзд этой ночью мало, неверный свет обманывал зрение, превращая во врага каждый шелохнувшийся на ветру куст. Шиничиро вышел к развилке у Хинго осторожно. Страшило предчувствие близости врага, казалось, он вот сейчас неминуемо попадёт в засаду. Интуиция юношу обычно не подводила.

Скакун вёл себя неспокойно, без конца крутил головой, не желал идти медленно. Выехав из-за холма на лесную тропу, ведущую в горы, Шиничиро увидел одинокую фигурку Хаору в капюшоне, спокойно сидящего на пне под навесом согнутых сосен. Около его ног темнела сумка, наполовину опустевшая.