Последний рубеж
Шрифт:
И, целясь через пришитое к плечу зеркало, выпустила стрелу в ребенка.
Тот увернулся – отпрыгнул в сторону и каким-то чудом оказался на другой стороне тропы. Устояв на ногах, стал приближаться. Шаги его выглядели неестественными. Казалось, мальчишка движется медленнее, чем переставляет ноги. Он будто наплывал, а не шел.
Влад почувствовал страх, а за ним – резкую головную боль. И стал задыхаться.
– Стреляй! – приказала ему Тыяхша и потянулась за новой стрелой.
Влад поднял арбалет, навел улыбчивому мальцу на грудь и прицелился. Мотнул головой и опустил арбалет.
Тыяхша
– Ну чего медлишь?! Стреляй! Он сейчас петь начнет!
Влад, сердце которого билось на пределе, мотнул головой:
– Не могу. Ребенок.
– Зверь это! Зверь! – отчаянно кричала Тыяхша. И натягивала тугую тетиву, быстро вращая рукоять рейки.
Влад верил Охотнице, но верил и своим глазам. И не мог выстрелить. Рука не поднималась.
А тем временем расстояние между ними и мальчишкой сокращалась. Влад уже видел родимое пятно на щеке мальца. Оставалось метров пять. Не больше. Виски сжало так, что тошнота подступала к горлу. Во рту стало солоно от крови. Веки налились свинцом. Солдат почувствовал, что еще секунда, и вывалится из седла.
Но обошлось.
Ближе мальчишка приблизиться не смог – Тыяхша не позволила. Успела выстрелить, и на этот раз попала. Трудно не попасть с такого расстояния.
Стрела прошила бродяге грудь. Он покрылся рубиновым свечением, отлетел на десяток метров и повалился на спину. Но в ту же секунду раздалось выворачивающее наизнанку шипение, и Зверь вскочил. Правда, вскочил уже не в образе мальчишки. Мальчишки больше не было. На том месте, где только что находился ребенок, появился слепой старик в рваном рубище. И этот бродяга тоже выглядел неприглядно: всклоченные грязные волосы, впалые щеки, растрепанная борода и покрытые коростой руки-клешни.
То ли само это превращение сыграло свою роль, то ли несоответствие дряхлости старика с резкостью его движений, но Влад поверил, что перед ним почуявший свежатину зверюга. А поверив, увидел его таким, каков он есть на самом деле. Увидел «другим» взглядом. О чем и сообщил Тыяхше со смесью Радости и азарта:
– Я вижу его!
– Ну так стреляй, – попросила Тыяхша.
И Влад вновь вскинул арбалет.
К ним приближался истекающий сероватым свечением энергетический кокон. Мутная прозрачность этого непостижимого образования позволяла разглядеть, как внутри шевелятся, скручиваются и переплетаются между собой разноцветные спирали – молочная, бежевая, рубиновая и лиловая. Они возились в коконе, как черви в тухлом яйце. Потом вдруг кокон пропал, и Влад вновь увидел старика. А через миг – вновь кокон. И опять старика.
Кокон.
Старик.
Кокон.
Такая вот пошла перед глазами солдата чехарда.
Наконец Влад решился. Когда в очередной раз Зверь обернулся стариком, откинул сомнения и надавил на рукоятку спуска.
Немудреный механизм сработал четко: отпущенная тетива радостно взвизгнула, стегнула болт, тот шаркнул по желобу паза, вырвался на волю, просвистел и воткнулся старикану точно в лоб.
А кокону – в верхнюю часть.
И вновь перед глазами Влада замельтешили разные пласты одной реальности.
Старик всплеснул худыми руками с тяжелыми
Кокон лопнул.
Старик пропал – там, где он только что лежал, теперь валялась пробитая стрелой дворняга.
Разодранный кокон чах на глазах, скукоживался, рассыпался и опадал безобразными струпьями.
Собака исчезла, как до нее исчезли слепец и мальчик-поводырь. Появилась дохлая змея. Но лишь на несколько секунд. Вскоре и она как сквозь землю провалилась. Только стрела никуда не пропала – сделав свое дело, покойно лежала в пыли. Блестела золотым наконечником. Была настоящей.
Спирали, оставшиеся без оболочки, замедлили свое верчение, затем вовсе замерли, потускнели и растворились без остатка. Все, кроме одной – лиловой. Эта, похоже, не думала увядать: энергично раскручиваясь и играя яркими бликами, сжалась, как тугая пружина, а потом резко распрямилась и стала вытягиваться – спешно рванула от наконечника стрелы к небу. И походила на трассер баллистической ракеты, у которой сбилась программа, отвечающая за тангаж и вращение.
– Пробуй! – крикнула Тыяхша.
Влад показал кивком, что понял, вытянул руку с браслетом в сторону Зверя, потом, вспомнив, что это совсем не обязательно, опустил руку, закрыл глаза и выдал мысленно: «Получи, гнида, за пацаненка!»
В ту же секунду мелькнула молния и запахло озоном. Всполох оказался настолько ярким, что солдат почувствовал его и с закрытыми глазами. А открыв, увидел, как запушенный им разряд перерубил спираль надвое. Словно меч-трость анаконду-людоеда, что водится в гнилых болотах Луао-Плишки.
Части разрубленной спирали подергались в агонии, вспыхнули прощальными огнями и распались на куски. Куски пошли взрываться, и вниз посыпались темно-фиолетовые искры. Искры гасли, не долетая до земли. Но их не было жалко.
– С почином, – поздравила Тыяхша, когда все кончилось.
– Спасибо, – устало поблагодарил Влад. – Будем считать, что боевое слаживание прошло успешно.
– Да, будем. Записывай его на себя.
Влад помолчал, потом спросил:
– Где вы обычно оставляете насечки?
– Какие насечки? – не поняла Тыяхша.
Влад не стал ничего объяснять, выхватил тесак, рубанул по прикладу арбалета и сказал:
– Первый.
После встречи со Зверем они еще с полчаса скакали по тропе, в пыли которой глох топот копыт. Ни конного, ни пешего, ни живого, ни мертвого больше не встретили.
Ну а затем, обогнув пологий склон очередного холма, попали, наконец, в пределы долины, на том берегу которой угадывались сквозь пелену раскаленного воздуха очертания жилых построек.
Сама долина, поросшая жухлой травой, не пустовала – посреди нее, левее от тропы, в загоне, сплетенном из длинных гибких прутьев, паслось стадо скучных коров. Небольшое. Голов пятьдесят. Тощие скоты бродили меж каменистых груд, отмахивались грязными хвостами от назойливых слепней и, не имея выбора, покорно щипали грубую неаппетитную поросль. При этом их жующие морды выражали тупую покорность судьбе. То есть ничего не выражали.