Последний рубеж
Шрифт:
Тут доктор вспомнил: в соседней хатке, как ему доложили, кончается один тяжело раненный в голову. Вот доктор и сказал босому просителю:
— Направо от нас хатка под черепичной крышей. Там погляди: если человек уже кончился, то и возьми себе его сапоги.
Кинулся боец за дверь и через минуту, глядь, вертается уже с сапогами того покойника. Сел у печки на табурет и давай их натягивать на себя. Натянул, потопал и такой довольный стал.
— Ну, — говорит, — теперича я не то что до Перекопа, а до самого моря Черного дойду, а надо — так и далее. Спасибо вам, доктор, великое!
Схватил он свою винтовку,
Только под конец недели, когда бои у плацдарма притихли, в дневнике стали появляться записи, из которых можно узнать кое-что и о самой Саше.
«Опять мне влетело по десятое число, — говорится в одной записи. — Выговор я получила крепкий и попарилась при этом до красноты. Зачем-де сбежала из московского эшелона, как так, и все такое прочее. Хорошо, что наш доктор санчасти за меня заступился… «Очень, говорит, кстати как раз она ко мне прибежала». Ну, командир полка доложил эти слова Блюхеру, и тот сказал: «Не трогать ее (то есть меня), но второй награды, к которой она (то есть я) представлена, мы ее за самовольство лишим».
Ну и бог с ней, со второй наградой.
Я и первой не пользуюсь, лежат часы вместе с дневником в мамином сундуке».
Ниже следует такая запись:
«Вторую награду мне все-таки вручили — кожанку дали желтую, новую, со скрипом. Положила и ее в сундук. Скоро наступать, в шинели будет теплее и лучше».
А вот опять грустная запись:
«Страшно умирают люди. Я чуть позади окопа лежала. Бой шел. И косит людей смерть так незаметно, что даже не можешь понять, как это происходит. Вот, вижу, присел боец и почти тихо говорит: «Ох, меня что-то кольнуло». Ползу к нему, чтобы рану перевязать и в тыл немного назад оттащить, а он уже мертвый, не дышит».
В дневнике есть запись и о том, как в Каховке на торжественном митинге прибывшие из Москвы представители Моссовета вручали Блюхеру свое знамя. Саши при этом не было, и она записала все со слов матери, которая была в толпе и все видела. Был парад, потом всему народу показали два захваченных танка. На броне одного из них успели закрасить старое название и написать крупными буквами новое: «Москвич-пролетарий».
«При вручении знамени, — записала Саша, — играл военный оркестр духовой музыки и выступали с речами разные товарищи, в том числе, говорят, и мой Степан».
Ничего больше о Степане, ни слова. Поссорились, что ли? Нет, никакой ссоры между ними не было. Просто так, из скромности, скорее всего. Саша оказалась в личных чувствах донельзя стыдливой и застенчивой. Ну, и кто же ее за это укорит?..
Зато, рассказывают, все эти дни она совершенно себя не щадила, лезла прямо в огонь, и когда ей, бывало, скажут: «Не лезь ты, Шурочка, под пули», она отвечала: «Меня пуля не берет!..»
Был уже конец октября, когда в «Правде», которую Саша старалась обязательно прочитывать, ежели газета попадалась под руку, встретилась заметочка: «На Южном фронте». В этой заметочке говорилось, что московская делегация вернулась в Москву и очень довольна своей поездкой.
«Кроме 1-й Конной, наш поезд посетил 6-ю армию, в составе которой находится и та дивизия, которая теперь, кроме своего названия, имеет и звание Московской. Ею командует
Саша читала эти строки и утирала слезы. Вернулся, значит, ее Степан к себе домой. Ну и хорошо. Теперь она знает, где он, а он знает, где она. И хорошо. Пока больше ничего не нужно, а дальше видно будет. Свела их судьба раз, сведет и другой, если захочет. А пока прощай, Степа, и знай: Саша Дударь тебя крепко любит.
4
Де Робек в Севастополе. — Новые советы Врангелю. — Заботы о порфироносной вдове. — Последняя ставка. — Конармия уходит в рейд. — Бой под Отрадой. — Земля-сказка. — Саша у Перекопа.
Представьте, в эти суматошные для Врангеля дни господин де Робек опять пригласил его к себе на «Аякс». Но происходило это уже не в Константинополе, а в севастопольской Южной бухте, куда «Аякс» прибыл с визитом из Турции.
Снова сидят они, барон и комиссар, в просторном салоне и беседуют. Де Робек все так же благодушен и мил. Несколько более, чем обычно, хмур Врангель, но его настроение можно понять — неудачи всё, неудачи, не везет барону, немилостива к нему Клио. Настроение в войсках — это уж не скроешь — унылое, и теперь стоит вопрос: что же дальше-то делать?
На столе — холодные блюда и дорогие ливадийские вина. Солнца нет, за иллюминатором серенький холодный денек, моросит дождик; в море штормит, и даже здесь, в бухте, укрытой от ветров, тяжеловесный дредноут слегка покачивает с борта на борт.
— Итак, — говорил де Робек, — вы стоите сейчас перед трудной дилеммой — отводить ли войска обратно за крымские перешейки или же оставаться в Таврии и принять здесь генеральный бой. Да, судя по обстановке, эта дилемма назрела, и надо ее решить. Я лично, господин барон, стою за последнее.
— То есть?
— Оставаться в Таврии, — ответил де Робек.
— Почему?
— Потому что, простите за откровенность, именно так думают в Лондоне и Париже. Насколько мне известно, ваши генералы тоже так считают.
Врангель задумчиво глядел в иллюминатор. Страшно было, как кричат над бухтой чайки. Барона почему-то раздражал этот крик. Неприятные ощущения вызывал и скрип «Аякса». Как блестел, как внушительно выглядел корабль весной в Константинопольской бухте! Те же орудия, те же палубы, те же мачты с протянутой над ними паутиной антенн, а впечатление было такое, будто дредноут потускнел и одряхлел.
Всего семь месяцев прошло.
— Я не ошибся, господин барон? Ваши генералы ведь тоже за то, чтобы остаться в Таврии, несмотря ни на что?
— Окончательного решения у нас еще нет, но и Шатилов и Кутепов за это.
— Ну и прекрасно, — закивал удовлетворенно де Робек. — Положение ваше трудное, надо признать. Летом, когда большевики откатывались назад от Варшавы, вы еще были близки к победе как никогда. Ударив из Таврии, вы легко могли соединиться где-то в районе Киева с войсками Пилсудского, и тут уж вы бы вместе двинулись на Москву. Увы, не вышло… Теперь, если уйдете из Таврии, вы потеряете все, чего добились за весну и лето, и превратитесь в маленькое, простите, ханское государство, каким ваш Крым и бывал некогда.