Последний рубеж
Шрифт:
Четыре конные дивизии ушли на заре в эту степь. Многотысячная армия конницы с орудиями и тачанками, обозами и санитарными двуколками растеклась длинными колоннами по шляхам и проселкам и как бы растаяла, растворилась в мглистой дали горизонта.
С армией ушли в рейд по белому тылу Буденный и Ворошилов, комдивы Пархоменко, Городовиков, Тимошенко и Морозов. Они вели за собой 20 тысяч бойцов при 74 орудиях и 350 пулеметах. И задача перед ними была такая: стремительным маршем пройти по тылу врага и отрезать ему пути отхода в Крым. Остальные армии Южного фронта одновременно тоже
И закипели бои. Белые спохватились, когда красные конные дивизии уже были глубоко у них в тылу. Дрогнул врангелевский фронт в Таврии и покатился назад, к Перекопу и Чонгару.
И вот рассказывают: полевой штаб Конармии расположился в степном селе Отрада. Ночь прошла спокойно. После утренних заморозков сквозь тучи пробилось солнце.
«Бойцы, — вспоминает один из конников Буденного, — впервые получили возможность хоть немного отдохнуть после изнурительного перехода… В полевой штаб армии беспрерывно приезжали с донесениями командиры и красноармейцы, получали приказы, распоряжения и мчались обратно в свои части…»
После полудня под Отрадой и в самом селе, где в это время находились Буденный и Ворошилов, разгорелся жестокий бой. Отступая с севера, на Отраду навалилась огромная масса белой пехоты и конницы, а у Буденного в эту критическую минуту под рукой было всего два полка Особой бригады при полевом штабе армии. Командовал бригадой человек храбрый и опытный, с двойной фамилией Степной-Спижарный. А было в его двух полках лишь по 500 сабель.
«Раздался писк телефонного аппарата, — рассказывает Буденный. — Снимаю трубку. Тревога!
Белые прорвались к селу.
Полки Особой бригады занимали исходную позицию. Я вышел на улицу. Мне подали коня. Не вижу Ворошилова. Захожу вновь в избу. Климент Ефремович сидит за столом и орудует иголкой: пришивает хлястик к шинели.
— Нашел время, — говорю. — Бросай!
— А что стряслось? — спокойно спрашивает он.
— Белые рядом!
— Ну и пусть. Раз пришли, встретим…
Климент Ефремович был на редкость смелый человек. Его пренебрежение опасностью иногда выходило за рамки обычных представлений о храбрости. Он буквально играл со смертью. По этой причине не раз попадал в тяжелые переплеты…
Я сказал Ворошилову, что поскачу в Особую бригаду, а его попросил тут людей организовать. Надо посадить на коней всех, кто только может владеть шашкой…
Когда я прискакал в Особую бригаду, Степной-Спижарный уже развернул полки для боя…»
Превосходство у белых было не только в коннице и пехоте, но и в артиллерии. Силы, которыми располагал Буденный, могли поддерживать лишь четыре орудия. К Отраде скоро должна была подойти одна из дивизий Конармии. Но пока она подойдет, требовалось во что бы то ни стало продержаться.
«Нас могли выручить лишь беззаветная храбрость и мужество конников, хладнокровие и смелость командиров, — продолжает Буденный свой рассказ об этом сражении. — Я верил в своих людей.
Возбужденные
— Шашки к бою! — скомандовал я. — За мной, в атаку, марш-марш!
Выхвачены шашки, коням даны шпоры, с места в карьер мы понеслись навстречу врагу. Засвистели пули, упало с коней несколько товарищей. Бешено затрещали пулеметы, загрохотали орудия, дым окутал всю степь, село, и ничего не видно было с флангов…
Стремительно несется полк на белых. Могучее «ура» раздается над степью. У меня в голове одна мысль — сдержать натиск врага, не дать ему прорваться к центру села, где находится полештарм. Я был уверен, что Ворошилов уже успел там подготовить людей и что врагу не удастся нас сломить. Бойцы полка, который я повел в атаку, дрались беззаветно. Нам удалось отбросить белых от села. Я приказал Степному-Спижарному удержать северную часть Отрады во что бы то ни стало, а сам взял галопом к батарее… И вдруг слышу:
— Товарищ командарм, белые прорвались к полештарму с юга!
В азарте боя мы не заметили, как белые, отступив под нашим ударом на северной стороне села, бросили до трех полков в тыл Отраде.
Что делать? Решаю ударить по ним полком Екимова.
— За мной, орлы! — громко скомандовал я бойцам.
Мы рванулись в центр села. У полештарма уже шел бой. Ворвавшись на площадь, мы увидели перед собой казачью сотню и врезались в нее. Белые открыли огонь из поставленных во дворах ручных пулеметов. Передние лошади, ошарашенные выстрелами в упор, вздыбились, однако, под напором скачущих сзади, промчались вперед. Вихрем носились красные конники по улицам и переулкам Отрады, круша врага. Белогвардейцы не выдержали и стали отступать…»
По свидетельству участников этого боя, Ворошилов в тот день едва не погиб. Когда в тылу Особой бригады с юга показались белые, Ворошилов с немногочисленной группой бойцов бросился на них. Один дюжий кавалерист из белых, с кокардой на черной шапке, несся прямо на Ворошилова, держа пику наготове. Ворошилов выстрелил в него, а в следующее мгновение ощутил сильный удар пикой, но усидел в седле. Спасла Ворошилова толстая бурка, которая была на нем в ту минуту. Железное острие пики не дошло до тела, а второго удара белый казак не успел нанести; он замертво свалился с лошади от пуль бойцов, подскочивших на помощь Ворошилову.
К вечеру бой стих, а на другой день почти вся Конармия собралась у Отрады. Здесь были разбиты крупные силы белых, рвавшихся к Чонгарскому перешейку.
Отчаянно дрались в эти же дни пехотные дивизии 6-й армии на Перекопском направлении. Был ранний утренний час, когда бойцы блюхеровской и Латышской дивизий увидели перед собой на юге высокую земляную громаду с крутыми откосами. Перед этой громадой темнел широкий и глубокий ров.
Это и был Турецкий вал, лежащий поперек всего Перекопского перешейка. От Каркинитского залива Черного моря до Сивашского берега вал наглухо перегораживает дорогу из Таврии в Крым. По приглашению Врангеля здесь хорошо потрудились французские и английские инженеры — все лето они укрепляли вал плотными рядами колючей проволоки, строили бетонные гнезда для пулеметов и орудийные площадки.