Последний рыцарь
Шрифт:
На других мирах иногда встречаются совсем иные схемы воспитания: есть миры клонёров вроде той же Зарты, где всем занимаются бесполые болванчики. Уровень жизни там на порядок выше, но сама жизнь является имитацией. Клоны никогда не выходят за пределы программы, выжженной в их разумах на стадии созревания. Бывают и способные к размножению или просто имеющие пол клоны, как для развлечения, так и восстановления повреждённого генофонда. Их заказывают, когда число мутаций переваливает за красную линию. Есть богатые миры со свободой для всех, наподобие Равенны. Но это исключения, их по пальцам можно пересчитать.
А есть Плеяды. Основанные «Афиной» колонии ближе всего к тому, что должно было получится в теории. Однако они раздроблены,
Трудно представить, что виноваты протоколы Союза. Те самые, которые писались на глазах Оклайна на Старой Земле. Начинали их, разумеется, ещё до катаклизмов и войн огромные армии умов с машинами, не имеющими равных, а кончали четырнадцать выживших гениев своего дела в бункерах под бомбёжку, с тем, что осталось от техники былых времён. Разумеется, в их трудах что-то ошибочно, что-то нужно и можно улучшить, а что-то просто недописано. Как, например, боевые протоколы. Рогозов погиб, не успев создать правила отступления. В последние часы он молил, чтобы потомки кончили его работу уже в новых мирах. Не кончили. Не потому, что не хотели. Не могли.
Когда колонисты прибыли в будущий дом, протоколы оказались идеальны. Они обеспечивали существование человечества в любых условиях и при любых ресурсах, а стандартные схемы позволяли восстановить цивилизацию за пару десятилетий из каменного века в паровую, а потом и в космическую. Нет предела совершенству, но поселенцы оказались слишком зависимы, слишком поглощены выживанием, чтобы тратить ресурсы на улучшение того, что и так отменно работало.
В тот час, когда Тринадцать колоний обратились к небесам, протоколы стали чем-то нерушимым. Догмами, абсолютом, аксиомой. Всё мышление строилось на строчках, написанных стариками в последние их годы. Стариками вдохновенными, желающими лишь лучшего и надеющимися на него. Протоколы – это вершина эволюции, они сделали человечество сильнейшим в галактике, описали каждую опасность и придумали противодействие ей. Всё: от планов пустотных баталий, до времени трансляции ежедневного лозунга – прописано и описано по пунктам, как и что делать.
Магнаты, спасшиеся владельцы брендов, которые использовали колонисты, после образования Союза сделали всё, чтобы выдавить самостоятельность. Они не хотели появления конкурента. Став монополистами, заморозили прогресс, отчего каждый день гибнут миллионы. Из-за недописанной вовремя строчки кода.
Однако в проколах есть и иные построения общества, вплоть до утопии! Но их боятся. Если у всех есть всё, какой же смысл в богатстве? Технологии Союза позволяют обеспечить народ не просто минимумом, а весьма приличным ассортиментом товаров и услуг. Но тогда люди начнут думать. Начнут сопротивляться. Начнут требовать перемен. Этого нельзя допустить.
Эмбар не знал, как оно получилось – никаких сведений не дожило до сего дня, а кто может рассказать – молчит. Но рано или поздно, аристократы и магнаты догадались, куда деть избыток, поглотить который они никак не могли. Они нашли идеальный пылесос сравни чёрной дыре, способный впитывать ресурсы без малейшей отдачи. Армию.
Да, Оклайн сам военный, но он командир колониальных войск! Это не просто стрелять, куда прикажет командир. Это целая наука. Они первопроходцы, инженеры, строители, пустотники, геологи и ботаники. Они должны были представлять авангард, смело шагающий в неизведанное. Они – лучшие из лучших, Варраден от лица людей. Специалисты, служащие на благо обществу и ставящие процветание его выше очередной медали на груди. У них и звания весьма условны. Увы, пожить в этой роли не удалось ни дня.
В Союзе уже нет колониальных войск, потому пришлось ему восстанавливаться в регулярной армии, в кастрированном аналоге того, к чему он готовился все последние годы на Старой Земле. Забавно, но он был первопроходцем собственной родины. Правда, чаще
Машина заехала в лифт, поднялась на верхние уровни, прошла через обработку в шлюзе и вышла в свет. В прямом смысле. Если внизу царил грязный полумрак, то тут на освещение не скупились – прожекторы сияли не хуже солнца. Засаженные деревьями аллеи, танцующие парочки на площадях в нарядах из ткани от модных ателье, чарующие ароматы булочных и ресторанов. Тут кормят не баландой, настоящими, натуральными продуктами без грамма глутамата!
Играет уличный оркестр. Дроны разносят напитки. Протяни руку…
– Не высовываете конечности из окон, – осадил жандарм.
– А куда деть стаканчик?
– Выкиньте.
На мусор сбежались уборщики, а сам асфальт под ним дотёрли до скрипа.
Красота! Барокко и ампир, бутики и кафе, желтизна и зелень, словно пазл, сливались в картину процветания. Тут мягкие законы, нарушать их никто не спешит. Тут мягкий воздух, за составом которого бдительно следят. Тут чистота и порядок, поддерживаемые армией машинной прислуги.
Жизнь любого отсюда, даже недоросли, не умеющей читать и писать, стоит тысячи Оклайнов. Голубая кровь составляет лишь десятую часть процента от всего остального населения, но ей принадлежит всё: они менеджеры корпораций, администраторы, командиры. Они – отдельное общество со своими правилами и этикетом. Они стоят над большинством, которое даже не подозревает об их существовании.
Любой обмен между уровнями не одобряется – от атмосферы до отходов – разделяется всё. Ведь для некоторых тут может стать оскорблением даже факт того, что его недоеденную трапезу отдали ничтожной черни. Да, они знают о ней. И им всё равно. Они-то живут хорошо! Отлично! Так какая разница, что там у тех, внизу? Они ведь тупой скот. И что печально, сами в том убеждены и ведут себя соответственно.
Так как смешения нет, аристократов снабжают преимущественно машины разного рода: от пылесосов до автокузниц. Единственные низкородные, коим разрешено появляться тут, так называемый «средний класс». Более-менее надёжные и способные, они составляют примерно тысячную часть процента. То есть на одного середнячка приходится примерно сто аристократов, однако жизнь первых ценится наравне с крестьянской. Нисколечко. Первые в очереди на расстрел, они несут всю ответственность и не имеют права защититься. Единственная привилегия – появляться на верхнем уровне без сопровождения – не работает. Их легко узнать по серым постным лицам, а аристократы оскорбляются таким бескультурьем. Да…
Вот и покои генерала Хельмута. Он с Киля, там сословная система куда сложнее, потому он без зазрения совести говорит напрямую с Оклайном, а не через посредника. Келлер всей душой поддерживает Союз и его режим, считая его истинно верным. На таких людях, достаточно инициативных, но лояльных, и держится весь Союз: иначе он бы давно встал, руководимый закостеневшими чиновниками, приросшими к столу. Местничество тут норма.
– Обождите, Его сиятельство заняты, – сообщил дворецкий.
Стоя в прихожей, обитой зелёной тканью с золотым гербом Келлеров, страшно прикоснуться к чему-либо. Всё выглядит так, будто только что из магазина. Ни одной потёртости, скола или царапинки. Настоящие деревянные стулья с шёлковой обивкой, покрытые ровным лаком, портреты семейства – высокородным военным разрешено вступать в брак, механические часы с метровым маятником. От всего исходила аура богатства, состоятельности, власти. Такого не было даже в покоях Райны. Грустно.