Последний солдат Третьего рейха
Шрифт:
Справка об отпуске, лежавшая в кармане, грела меня лучше всякой печки. Но я был одинок в этой огромной стране. Недолго думая, я пошел к зданию вокзала. Русский железнодорожник лениво прохаживался возле дверей. Я знал, что с ним мы не найдем общий язык, даже если он и говорит по-немецки. Но должен же кто-нибудь меня заметить и сообщить, когда будет поезд! Я прижался носом к стеклу и заметил в помещении четырех железнодорожников и сидевшего рядом с ними седоволосого солдата. Я глазам своим не верил: солдат рейха дремал рядом с гражданами
Я резко распахнул дверь и вошел в комнату. Нагретый воздух обжег щеки. Со всей силой щелкнул каблуками, и этот звук прозвучал в комнате как выстрел.
Русские раскрыли глаза и медленно привстали. Мой соотечественник лишь шевельнул ногой. Ему было не меньше пятидесяти.
— Чем могу служить, приятель? — спросил солдат. Таким тоном лавочник разговаривает с богатеньким покупателем.
Я продолжал стоять, не в силах прийти в себя от увиденного.
— Мне хотелось бы узнать, — произнес я, корча из себя настоящего немца, — когда пройдет поезд на родину? Я еду домой в отпуск.
Солдат улыбнулся и медленно встал. Держась за стол, будто у него был ревматизм, он приблизился ко мне.
— Значит, в отпуск едешь? — Он едва сдерживался от смеха. — Хорошенькое ты выбрал время для отдыха!
— Когда будет поезд?
Я попытался направить беседу в нужное мне русло.
— У тебя странный акцент. Где ты родился? Я почувствовал, что краснею.
— У меня родственники во Франции. — Я готов был вцепиться ему в глотку. — Мой отец… в общем, я вырос во Франции. Но уже два года служу в германской армии.
— Выходит, ты француз?
— Нет. У меня мать немка.
— В таких случаях считают по отцу. Вы только взгляните, — обратился он к железнодорожникам, которые вообще не понимали, о чем идет речь. — Они даже французских детей забрали.
— Во сколько прибудет поезд?
— О поездах можешь не волноваться. Здесь они приходят по возможности.
— Это как же?
— Расписания нет. А чего ты хочешь? Ты же не на германских железных дорогах.
— Но ведь…
— Естественно, время от времени мимо станции следуют поезда. Но когда именно, кто знает. — Он улыбнулся: — Посиди с нами. У тебя уйма времени.
— Нет. Времени у меня совсем нет. Мне надо поскорее уехать отсюда. Не собираюсь без толку здесь куковать.
— Как хочешь. Можешь прогуляться по улице и заработать простуду. Можешь отправиться в Винницу. Оттуда поезда ходят чаще. Только я предупреждаю: придется километров шестьдесят идти сквозь густой лес, где полным-полно друзей этих ребят. — Он кивком указал на железнодорожных рабочих. — А они не друзья с Адольфом и могут прекратить твой отпуск досрочно.
Он посмотрел на русских и усмехнулся. Они улыбнулись в ответ, хотя так и не поняли, о чем идет речь.
— Вы это о ком? — недоумевал я.
— О партизанах, о ком же еще!
— Хотите сказать, что здесь еще остались эти мерзавцы?
Теперь
— А куда они денутся! Их и в Румынии полно, и в Венгрии, и в Польше. Да, наверно, и в Германии. Меня будто по голове ударили.
— Присаживайся, парень. Не стоит лезть на рожон. Глупо подставляться под пули из-за нескольких часов. Мне удалось достать настоящий кофе. Он здесь на кухне, крепкий и горячий. Есть у меня в комиссариате приятель, отличный парень. Ему тоже это все осточертело.
Он вернулся с большим армейским кофейником.
— Мы тут только и делаем, что дуем кофе.
Он взглянул на русских. Те продолжали улыбаться.
Мне стало немного не по себе.
— А что вы здесь делаете?
— Что делаю! — раздраженно повторил он. — Охраняю эту кучу. — Он указал на стоявшие снаружи ящики. — И этих бедняг. За кого они меня принимают? Мне стукнуло уже шестьдесят, а они хотят, чтобы я изображал из себя часового. Тридцать лет я проработал на железных дорогах в Пруссии и Германии. И вот как меня отблагодарили! Специализация — вот что нам нужно. Каждому дать свое место. Организовать все как следует. Зиг хайль! Мне все это до смерти надоело.
К концу этой тирады он уже кричал и со всей силой бросил чашку на блюдце. Сцена напоминала парижское бистро Мне показалось, что мир переворачивается вверх тормашками.
— Кофейник — армейская собственность. А вы его взяли без разрешения, — не желал сдаваться я.
Солдат взглянул на меня и медленно поставил чашку, которую только что наполнил дымящейся жидкостью. Затем передал ее мне.
— Держи-ка. Попробуй.
На несколько секунд наступило молчание. Потом солдат снова заговорил, на этот раз спокойно и серьезно:
— Послушай меня, мой мальчик. Мне пятьдесят семь. С четырнадцатого по восемнадцатый воевал, был кавалеристом. Два года сидел в плену в Голландии. Прошло уже три с половиной года, как меня снова забрали в армию. На фронтах, которые решила защищать наша обожаемая родина, у меня сражаются три сына Я уже старик. Когда-то меня, может, и волновала политика, а теперь мне важнее эта чашка кофе, чем она. Так что выпей горяченького и попытайся хоть на немного забыть, куда попал.
Я молча смотрел на него.
— Я не какой-нибудь там фельдфебель, не офицер и не фюрер. Просто старый железнодорожник, которому пришлось сменить форму. Сядь, расслабься.
— То, что вы сказали, это же просто возмутительно. Каждый день на фронте гибнут за нашу родину солдаты, а…
— Если нашей родине что-то от меня нужно, я готов отложить выход на пенсию еще на пару лет.
— Но… но…
У меня перехватило дыхание. Хотя я сильно пострадал из-за войны, но никак не мог представить для себя другой жизни. Мне казалось, что старый солдат передергивает, но я не мог выразить свою мысль. Возможно, я был слишком молод и ничего не понимал.