Последний сон разума
Шрифт:
Чем кормили мальцов в яслях, было одному Богу известно, но все дети были покрыты странной коростой, а врачи убеждали родителей, что это типичный авитаминоз, не должный внушать опасений и даже волнений.
Ни у кого волнений и не возникало.
Катерина держалась за Ивана Сергеевича, как космонавт, вышедший в открытый космос, хватается за специальные ручки. А поскольку Иван Сергеевич имел сомнение насчет своего отцовства, особенно когда ребенок мучился коростой, то Катерина после яслей отправила Митю в детский сад-пятидневку, в котором Петров первый раз ударил ближнего.
За акт хулиганства Петрова наказала воспитательница Мотя, больших объемов женщина, которая без тени сострадания побила хулигана линейкой по голове, отчего у мальчика образовалась на макушке серьезная шишка с кровавой капелькой на вершине.
— Тебя, Петров, бью за хулиганство. Не из злобы, а для назидания. Чтобы ты понимал, что на каждую силу есть еще бґольшая сила!
Петров это осознал довольно быстро. Но понял он и главное: что на каждую силу есть масса слабостей, которыми надлежит пользоваться, хоть и имея долю риска не распознать силу бґольшую.
Когда Митя не соизмерял свою силу с чужой слабо-стью, то ему всегда доставалось линейкой по голове, так что шишка вовсе перестала сходить с его макушки, ставшей похожей на острую часть куриного яйца.
После детского сада, как и следовало ожидать, Митю Петрова отправили в интернат-шестидневку, где он продолжил свою жизнь злым мальчиком с ощущением какого-то странного, но тем не менее желанного вкуса во рту. Он не знал, что это за нафантазированные ароматы, но искал их все время, думал о них ежеминутно, даже когда впервые смотал с катушки нитку и изобрел из нее ловушку для голубей.
Первых своих пойманных птиц Митя отпускал на волю и долго смотрел в небо, следя за их полетом и уверенно думая, что птицы благодарны ему безгранично, так как были в шаге от смерти, а он великодушно даровал им бытие.
Но голуби никак не выражали своей признательности за спасение, не кружили над головой подростка, а исчезали за горизонтом, взмахивая крыльями, что было силы.
Митю такое положение вещей не устраивало, а потому он к лапкам пойманных птиц стал привязывать грузики и любоваться голубиным взлетом, — было похоже, что не птица стремилась в небеса, а тяжелый бомбардировщик. В таких случаях голубка изо всех сил взмахивала крыльями, набирала незначительную высоту и, пролетев метров пятьдесят, падала на землю в изнеможении.
За садизм Митю не любили и в глаза называли сволочью.
— Ты — сволочь! — сказала как-то девочка с жидкими косичками, по имени Жанна, которая вызывала во внутренностях Петрова необъяснимый жар. — Сволочь!
Она стояла, пылая щеками, за школьным зданием после уроков и со страстью произносила одно-единственное
А он не испытывал к ней злобы. Его глаза прогуливались по груди, слабо обозначенной под белым фартуком, спускались к юбке, шевеля ее взглядом, словно ветром, теребили острые колени.
— Сволочь!
— Почему? — спросил Митя.
— Потому что ты мучаешь беззащитных птиц! — отозвалась Жанна.
— Какие ж они беззащитные? — возразил Петров. — У них крылья есть! Тебя бьет отец?
— Нет, — ответила девочка, смутившись. — Конечно, нет!
— Если бы у тебя были крылья, то ты могла бы улететь и нагадить отцу на голову!
— Идиот! — отозвалась на это Жанна, но почему-то не уходила, а продолжала стоять, то сжимая, то разжимая пальчики на руках. Ладошки у нее были красные, видно, сосудики прилегали близко к поверхности и потому руки были всегда холодными.
Смотря на девочку, Петров опять ощутил странный, манящий вкус во рту и вдруг подумал, что, может, его губы жаждут поцелуя, а потому подошел к Жанне бесстрашно и вцепился в ее рот страстно, словно животное, высасывая девичий аромат.
К его удивлению девочка не шарахнулась в сторону, а обняла навстречу холодной рукой шею подростка и попыталась ответить на поцелуй так же безудержно.
Через три секунды Петров понял, что вкус поцелуя не соответствует его ощущениям во рту, а потому отстранил девочку от себя и сказал:
— Взлетай, когда тебя будет лупить отец! У меня во рту кровь!
— Идиот! — прошептала Жанна нежно.
— Я буду с тобой встречаться в классе труда, — предложил Петров. — Только не кусай меня за язык!
— Сволочь!
— Я научу тебя ловить голубей!
Она заплакала, растирая слезы с дешевой тушью.
— Придешь?
Жанна кивнула головой и зашмыгала носом, словно пыталась проглотить нарождающиеся рыдания.
— Ну вот и хорошо.
Через день, к вечеру, они встретились в классе труда, от которого у Мити оказался ключ.
— Зачем мы здесь? — спросила девочка испуганно.
— Я расскажу тебе, как делать лучшие ловушки для голубей! — отозвался Петров и засмеялся раскатисто, маскируя в смехе сальность.
Жанна покраснела щеками и толкнула было дверь из класса, но та была заперта.
— Иди-ка сюда! — позвал Митя, усевшись на верстак.
Она подошла, и краснота ее щек сменилась на бледность, а коричневое школьное платьице завлажнело под мышками.
— Я хочу посмотреть на твою грудь! — сам того не ожидая, попросил Митя.
Девочка отпрянула.
— Ты же любишь меня! А люди, которые любят, способны приносить жертвы! — Петров взял с верстака долото и стал ковырять им дерево. — Что же ты?
Девочка по-прежнему стояла скованная. Все в ней окаменело, и дрожали ноги.
— Вот она — любовь! — презрительно выдавил Митя и спрыгнул с верстака. В его руке появился ключ от класса.
— Можешь больше сюда не приходить! Мне голуби нравятся больше, чем ты!
Он прошел мимо нее и уже оказался возле двери, когда услышал тихое «хорошо», а когда обернулся, Жанна стояла с обнаженной грудью, пряча за спину девичий лифчик.