Последний сон разума
Шрифт:
Татарин услышал шорох. Он прислушался, а затем пригляделся. Из-под ванны выползали маленькие тараканы, медленно, осторожно проверяя безопасность своими тонкими усиками, похожими на человеческие ресницы.
Тут Ильясов понял, что он гораздо крупнее своих сородичей, да и цветом черен, тогда как прибывшие — рыжие.
Его обползали стороной, стараясь не задеть случаем. В этом чувствовалось уважение и одновременно страх перед такой тараканьей громадиной, какой он оказался волею судеб.
Неожиданно в дверь зазвонили, и голос Митрохина настороженно
— Открой, Ильясов! Я знаю, что ты там!
А потом дверь открылась, и сосед вошел в квартиру, продолжая говорить, что ему доподлинно известно — Ильясов сейчас находится дома, и что он зря прячется, так как зла ему никто не хочет.
Елизавета проследила! — догадался татарин и вылез на полкорпуса из-под ванны.
В этот самый момент Митрохин изволил полюбопытствовать в совмещенном санузле, увидел его, Ильясова, в тараканьем образе и вероломно напал, стараясь раздавить ботинком.
В организме Ильи дрогнуло, всем множеством своих ножек он отпрыгнул под чугунную тьму, чем разозлил соседа ужасно. Зато погибли несколько рыжих, треснувших под каблуком…
Затем сосед ушел. Татарин вновь выполз из-под своего убежища и пополз в комнату, где забрался на трюмо с зеркалом и рассмотрел свою внешность.
Его все устроило, особенно золотой зуб, торчащий между усов…
А еще потом он приполз в кухню, где долго поедал хлебные крошки, вспоминая себя голубем.
— Курлы-курлы!.. — попытался он жалобно, но ничего не получилось, даже шипения.
Татарин опять ощутил прилив душевной боли и уполз под ванну, где проспал несколько без сновидений, а когда пришло бодрствование, заметил, что рыжие собратья уходят под чугун в большем количестве, нежели из-под него.
Видать, щель там, — решил Илья. — И я поползу в эту щель!
И он пополз вслед за рыжими, пролезая через какие-то трубы, которые то обжигали тело, то холодили его зимней стужей.
А потом он вновь вылез из-под чугунной ванны на свет Божий и поначалу ему показалось, что каким-то кружным путем его тараканье тело вынесло в родную квартиру, но он тотчас переменил мнение, когда увидел голые женские ноги, а приподнявшись слегка — и остальные женские обнаженности.
Елизавета! — узнал Ильясов. — Так это я в квартиру соседа попал! Вот так дела!
Девица, как обычно, любовалась своим отражением в зеркале, сковыривая ноготком с лобика то, что ей не совсем нравилось.
Ильясов опустил свои тараканьи глаза, на секунду ему захотелось укусить золотым зубом Елизавету за щиколотку, но он поборол это желание и опять клюнул краем брюшка кафельную плитку, оставляя на ней черное пятнышко.
В дверь Митрохина зазвонили, и девица Елизавета, набросив халат, покинула ванную.
— Откройте, милиция! — услышал татарин.
— А папки дома нет!
— Митрохин! — позвал милиционер громко. — Давай выходи! А то невесть что подумаю, почему ты от властей скрываешься!
Ильясов услышал, как милиционер пожурил Елизавету, мол, врать
— А ну, пошла в комнату! — донесся голос самого Митрохина.
Далее для Ильи началось самое интересное. Милиционер так хитро подвел все к тому, будто Митрохин убил его, Ильясова, что татарин изумился всем своим существом. Митрохин позеленел от ужаса и завопил, что не лишал никого жизни, что все это произвел его дружок Мыкин, начальник теплосети, путем отсечения ноги топором, а потом ударом ледоруба по темечку!
После такого признания участковый предложил Митрохину проследовать за ним в квартиру Ильясова, дабы снять показания под протокол и подпись подозреваемого.
Татарин поспешно бросил все свое тараканье тело в обратную сторону, преодолевая бесчисленные трубы, пока вновь не оказался под ванной своей квартиры, где подслушал остальную часть разговора.
Митрохин клялся и божился, что убийство произошло случайно, что они с Мыкиным, приобретя эхолот, опробовали его в карьере, а потом, когда рыба клюнула, ею оказался купающийся ночью татарин Ильясов.
Татарин выполз из-под своего убежища и засеменил к приоткрытой двери, чтобы лучше было слышно.
— А труп, труп где? — интересовался участковый.
— Может, волной снесло?
— Может. А кто ухо отрезал ему?
— Какое ухо?!!
Неожиданно Илья Ильясов испытал приступ совести. Ведь его никто не убивал, а ногу действительно отрубили случайно, в откушенном же ухе виноваты вороны!
Мучимый жалостью к безвинному соcеду, Илья пополз в комнату, залез под старый буфет, потом тут же выбрался из-под него и хотел было закричать, что вот он я, Ильясов, живой, лишь прихрамываю незаметно, и нету преступления здесь, недоразумение одно!
Но крика у него не получилось, даже шипения не произошло. К тому же его заметили!
Митрохин снял с ноги ботинок и со злостью швырнул в таракана.
Татарин чудом увернулся и уполз обратно под буфет.
— Ишь ты! — изумился милиционер. — Чудо природы!.. И откуда такой?
И тут же Синичкин подумал, что в комнате душно, воздух затхлый, а в такой атмосфере еще и не то может вывестись!.. Он решительно подошел к окну и распахнул форточку.
А вслед за этим участковый отправил Митрохина домой собирать вещи по причине собственного ареста.
Черт с ним! — решил Ильясов, разобиженный на то, что Митрохин не оценил его благородства и бросался ботинком на поражение. — Тем более крысу мне подкладывали…
Милиционер и Митрохин ушли, а Ильясов продолжал оставаться под старым буфетом. Постепенно его тараканья душа успокоилась, помягчела от усталости; он задремал, и грезилась ему Айза в различных обличьях… Если бы тараканы могли плакать, то этот самый большой в мире таракан утонул бы в собственных слезах и, может быть, превратился в рыбу. Хотя это уже было…