Последний танец Кривой белки

Цуприков Иван

– Так, я не об этом, - глубоко вздохнув, отмахнулся от Муравьева Кузьма.
– Не перебивай! Я про Чурсина-то не закончил рассказ. Ты ж просил, - голос у Кузьмы стал тверже, опьянение проходит.
– Коля Чурсин кого только не спасал. Парню нашему пуля в голову попала, вылечил. Во-от, это человечище! Давай за его здоровье?

– Погоди, погоди, тебе же сейчас уходить?
– остановил Кузьму Виктор.
– Напьешься, Голый пуп не пройдешь.

– А если по сосьвинскому зимнику пойду, а не через него?

– Злое нынче там место, - вздохнул Муравьев.
–

Ягоды нынче мало, так там три медведя и две самки с потомством пасутся на болоте и в кедраче, и в тайге, что рядом. Вот, какие дела.

– Ё-ё-ё, - с испугом, схватившись руками за голову, запричитал Филиппов.
– А на Голом пупе, что, нет ягоды?

– Затоп он, бобры, чи, еще кто перекрыли приток Малого Воя в Безымянное озеро.

– А как же мне его проходить-то?
– в голосе Кузьмы появилась паника.

– Может, вернешься в город назад по той дороге, по которой шел сюда с Мишей?

– По железке на трассу? Да, я ж тебе говорю, Витя, за мной следили, - начал бить себя в грудь кулаком Кузьма.

– Вот, какие дела. Чи, нашалил, где-то?
– поморщившись, смотрит из-под бровей на младшего товарища Муравьев.

– Да, похоже, не я, - Кузьма указал подбородком в сторону Михаила.
– Охотятся, похоже, на него, что-то лишнее увидел, али написал. После аварии к нему в больницу гости от Свалова приходили, интересовались его здоровьем. Главврач сказал, что Мишка сильно болен, и память навряд ли у него восстановится. Это мы главврача так попросили всем говорить. Понимаешь? А тебе, дядя Витя, больше ничего и не нужно знать, а то спать плохо будешь, - усмехнулся Филиппов.

– Если "дядя Витя", то значит все очень серьезно?
– посмотрел на Михаила Муравьев.
– Вот, какие дела.

– Завтра в восемнадцать - ноль - ноль в городе объявим, что он, Мишка, пропал. Время подошло. И я к этому времени должен быть на месте, понимаешь? И никто не должен меня видеть сейчас выходящим из лесу, а то не поверят, что Мишка пропал. Все знают, что мы с ним дружки.

– Понятно, - кивнул головой Муравьев.
– Тогда пойдешь по Пупу. Подмосток помнишь?

– Да, да.

– Вот, какие дела. Затопило его. Где тропка к нему идет, развилка будет за выворотнем. Ну, понял?
– посмотрел в глаза Кузьмы Муравьев.

– Да помню!
– отмахнулся Кузьма.
– От дерева корень. От кедра, что ли.

– "Что ли"!
– повысил голос Муравьев.
– Слушай меня внимательно! Три шага вперед от него сделаешь, от выворотня, и сразу вправо поворачивай, на все девяносто градусов, через два шага в пенек уткнешься, он тонкий, еловый. Переступишь его и на луну лицом пойдешь. Пупок то помнишь?

– Так там же не раз мы с тобой бывали, по нему ходили, шалаш рядом в кедраче ставили, когда на утку, да на косача на току охотились там.

– Вот, вот. Посередине его пройди, не ошибешься, а на болото выйдешь, три березы на нем лежат, прямо по верху мха, за ними снова, метров тридцать в длину. Вот какие дела. Но мостик этот топкий, если промахнешься ногой, по пояс окунешься, не кричи, вылезай и иди дальше. Другого

хода нет.

– Это ж сколько мне топать по ним то, дядь Витя?
– по голосу заметно, Кузьма совсем протрезвел.

– Так кого тогда боишься? Видно сам начудил сильно, а не Мишка. Ну, это понятно, ты ж у нас начальник полицейский, за тобой видно не один грешок, вот и следят за тобой! Сколько тебя знаю, вечно наделаешь себе кучу неприятностей.

– Дядь Витя, но если чувствую.

– А с поезда с вами кто-то выпрыгивал?
– спросил Кузьма.

– Нет, но мало ли. Да и в вагоне сидели три бабки да два старика. Ну, а когда пошли к тебе, у первого болота почуял, что кто-то за нами следом идет.

– Вот какие дела, - покачал головой Муравьев.
– Ну, твое дело. Если бы то был медведь, то ты его и не почуял бы, да и не дошел бы сюда, если он бы охотился на вас. А если думаешь, что это люди? Ну, ладно. Слушай дальше. По тем березкам метров с тридцать идти. Понял, дв? Ногами прощупывай бревна-то, будь внимателен, они не шибко толстые. Здесь береза тонкая, тянется к свету, а я не лесоруб, да и сил уже нет тех, как раньше в молодости.

А когда к лесу подойдешь, сворачивай сразу налево, к дороге, к старому зимнику. Она в сторону Снеженска, через газопровод идет, с километр до него будет. По нему направо иди, к Нагиришской шоссейке выйдешь, по зимнику дальше не иди, медведя там много, - Виктор смотрит Кузьме в глаза.
– Ты меня слышишь? Эй!

– Да знаю, - махнул Кузьма.
– Ты же там со мной как-то шатуна брал.

– А, было дело, но не забывай об этом.

– Спасибо, дядя Витя, извини, чуть не забыл. Там, за железной дорогой, на стоке Малого Воя сбросил тебе три рюкзака с консервами, порохом, дробью, спичками.

– Хорошо, хорошо, будет время, заберу. В кульках-то спрятаны они, не в воде лежат?
– щурится Муравьев.

– Да, что ты, прям, а? Я все на пригорок сбросил, в шиповник.

– Вот, какие дела. Ну, и хорошо. Помоги мне парня уложить, а то уснул за столом, - указав подбородком на Михаила, Муравьев встал со скамейки...
– А как он отнесся к потере родных, а, Кузьма?

– Он до сих пор находится в состоянии амнезии, что-то помнит, что-то нет. Да, да, многое помнит, а про семью ничего пока, как будто ее и не было у него. Врачи предупредили...

Михаил открыл глаза, посмотрел на Кузьму, стоявшего рядом, и закрыл веки, проваливаясь в сон.

– 2 -

Запах ухи будоражил нёбо, вызывая сильное слюноотделение. Михаил, сглотнув слюну, повернулся на бок и, уложив удобнее голову на ватник, принюхавшись, невольно удивился тому, что во сне он смог уловить запах приснившейся ему ухи.

...Обрывистый берег речки Эсски зарос мелкой травой. Расположившись на ней, Михаил рассматривал воду, освещенную лучами большой луны. Поверхность реки сейчас напоминала бумажный ковер, настолько она была ровной. Ни брызг, ни разводов от рыбы, охотившейся за мальками, жучками, листвою, падающей с деревьев.