Последний танец Кривой белки
Шрифт:
Но крик-то все-таки был вроде не Виктора, - остановился на другой мысли Михаил.
– Да, да, он больше похож на грубый мужской голос, как у Жеки, а не как у Муравьева. А кто ж тогда стрелял? Что-то здесь не так, нужно идти туда и во всем разобраться".
Михаил двинулся по тому направлению, откуда раздался тот самый ужасный крик и выстрелы. Шел, находя свои следы в серебристом мху, по которому еще несколько минут назад он пробежал. Выходит, они с Виктором остановились у самого выхода из болота. А еще больше удивляло его, как бородач мог попасть в ту петлю. И если ее, действительно,
Стон человека или плач доносился из болота урывками. Он их хорошо слышал, понимая, без сомнения, что это был голос Муравьева. Крадучись, держа ружье наизготовку, Михаил двинулся туда, медленно наступая на зеленый мох черного болота. Проваливаясь в нем, застывал, ловя рукой ближайшую ветку или ствол дерева, ожидая, что уйдет в невидимую яму с головой. Но, к счастью, это был всего лишь толстый слой торфа, в котором он проваливался по колено и, тихонечко вытягивая ногу вверх, делал новый шаг.
Спину Виктора он рассмотрел хорошо. Тот сидел на том самом островке под повисшим на дереве мертвым телом бородача.
Приподнявшись, Михаил увидел справа от Виктора еще несколько тел. И, что сразу же привлекло его внимание, Виктор гладил чью-то огромную голову и плакал над ней.
– 2 -
Гагг совсем не был страшен. Огромный мужчина непонятного возраста, его скуластое лицо еле-еле закрывала редкая борода, хотя сама по себе, она была длинной. И что еще отметил Михаил, его голова была в два раза, если не в три, больше, чем у Муравьева. Зубы были черными, ломанными, больше о них ничего он сказать не мог, так как нижняя губы была только на чуть-чуть опущена.
Ладонь этого человека-великана была в несколько раз больше ладони Михаила. Ноготь на большом пальце правой ладони был раздроблен и врос в подушечку пальца. Грудь человека, прикрытая шкурой оленя или лося, была пропитана кровью. Это сюда Жека выстрелил в Гагга, когда тот набросился на него. Но лесной человек все же дотянулся до шеи Сваловского телохранителя и сломал ее.
– Витя, кто это?
– прошептал Михаил.
– Это тот, из-за кого я здесь жил, - не поднимая головы, тихо сказал тот.
– Лет двадцать назад мне его передал один егерь. Непонятно, как этот человечище здесь оказался. Настоящий Маугли, только рост у него необычный, около трех метров, немой, и звали его Гагг. Этот звук он мог услышать с большого расстояния.
А та землянка, которую ты назвал берлогой, была сделана для него. Он зимой в ней спал, как медведь, просыпался в марте-апреле, когда было тепло. А кожа безволосая, смотри. Вот такие вот дела, Мишенька.
– Так, это и есть Хромая белка?
– Нет, это есть Гагг.
– Это я его видел тогда ночью, когда Кузьма меня привел к тебе?
– Выходит, да. И то сломанное дерево, и разорванный на части медведь, все это его дело. Он нас с тобой охранял, но боялся, что ты со мной можешь что-то сделать.
– Кто он? Получеловек или полумедведь?
– Это теперь роли не играет, Мишенька.
– Та землянка, на сопке, была его берлогой?
– поинтересовался Степнов, осматривая скулы Гагга.
–
– То была его берлога.
– Догадался, - шепча, закивал головой Михаил.
– Я ему постоянно набивал ее еловыми ветвями и подтапливал ее через день с другой стороны.
– Там, где Амп прятался?
– Ладно, - поднялся Муравьев, - хватит разговоров, давай похороним их. И на будущее, Мишенька, если не хочешь, чтобы тебя посчитали психом, помалкивай об этом всем. Сваловским ребятам ты поперек горла итак стоишь. На тебя их гибель могут списать.
– Все может быть, Виктор Егорович. Только теперь, когда я все узнал, я им не спущу. Каждого по-тихому убирать буду.
– Грех на себя не бери, Мишенька.
– Вот, вот, чуть что, подставляй другую щеку, да, Виктор Егорович? Нет, время пришло собирать камни. Жаль, что не я разобрался с Длинным и Зиной, как и с этим, - Михаил указал подбородком на висевшего головой вниз бородача.
– А с Жекой я бы не справился, у него реакция, как у кошки, хотя на вид такой увалень.
– Ладно, Мишенька, времени у нас мало, скоро должен прибыть сам Карабас Барабас.
– Я не верю в то, что он верит тебе, Виктор Егорович, в твоего шамана и его силу. Ты же выдумал все, признайся.
– Думай, как хочешь, - Муравьев накрыл большим куском сосновой коры лицо Гагга.
– Эх, говорил же тебе, Гагг, чтобы не лез ты в это дело, а ты, как собака, вроде глазами все понимаешь, когда тебе говорят, а на самом деле - ничего.
– У нас лопаты нет.
– А-аа-а, - не понял слов Михаила Муравьев.
– Говорю, что у нас даже лопаты нет, чтобы яму им выкопать.
– А-а-а, - закивал головой Муравьев.
– Ничего, сейчас Свалова к Хромой Белке отведу и пойдем к избе, там несколько лопат и топор есть.
– Ну, ну.
– Что?
– посмотрел на Степнова Виктор. И, осматриваясь по сторонам, прислушиваясь к чему-то, прошептал.
– Идет.
– Кто?
– не понял Михаил.
Туман, поднимающийся белой дымкой с болота, стал закрывать траву, воду. Дрожь земли, рябь в воде под ногами. Воздух стал каким-то мягким, который, втягивая в себя, ощущаешь, как это трудно сделать, словно он приклеен к какой-то кисейной стенке. И вакуум отрывает тебя от земли, бросает в прозрачную сферу, в ее невесомость.
– Что это?
Михаил с дрожью, еще не понимая, в каком он состоянии находится сейчас, посмотрел на Виктора, а тот, тот был совсем рядом, только он - не Виктор, а старый-престарый человек, с глубокими морщинами. Его чайная кожа свисала со скул и капала, оставляя после себя пустоту на лице. И, буквально, за несколько десятков секунд он, словно ледяная фигура, стек в туман...
– 3 -
Знобило. Пытаясь натянуть на себя одеяло, Михаил с силой хватался за него. Но оно не поддавалось. Открыв глаза, икнул. Оказывается, он лежит не в постели и не в доме, а в лесу, на земле, в тумане. Вся одежда на нем мокрая, с нее, как с лица, стекает вода, а воздух светло-серый. Это, наверное, из-за тумана.