Последний в семье
Шрифт:
Ребенок расплакался. Она посмотрела мокрыми от слез глазами на красного младенца, не веря, что сама родила его, и не стала успокаивать. Вошла Брайна:
— Что случилось? Почему кричит эта маленькая обжора?
— Не знаю.
— Смотри, как ты ее держишь! Ты сломаешь ей что-нибудь!
— Держи ее сама.
— Как она бросается ребенком? Что она тебе, мячик? Давай ее сюда! О-ца, о-ца, о-ца-ца! Ты, обжора, ты! Почему у меня на руках она не плачет? Я знаю, почему ребенок кричит!
— Почему?
— Она смотрит на кислое мамино лицо.
Сорка не ответила, забрала ребенка, покормила его
— Знаешь, кого я сегодня видел?
— Кого?
— Кроненберга.
Сорка сдержалась, выказывая равнодушие, и небрежно спросила:
— Как у него дела?
— Здоров, как бык. Говорит, был за границей и собирается к нам. Он передавал тебе привет.
— Где ты встретил его?
— Этот сумасшедший бродит по лесу с ружьем.
Сорка легла спать раньше, чем обычно. Ей хотелось побыть одной. Она была счастлива. Сорка решила обо всем ему рассказать, уверенная в том, что он любит ее и уехал, скорее всего, от горя. Теперь он бродит по лесу и думает о Сорке. Так она пролежала до поздней ночи в мечтаниях, а когда задремала, кто-то осторожно постучал в окно. Услышав стук во сне, Сорка хотела открыть, рама не поддалась, она рассердилась на себя, вздрогнула и поднялась с кровати. Было тихо. Она попыталась вспомнить, что слышала во сне, но не смогла и стала ворочаться на постели. В стекло легонько постучали, словно кинули горсть гороха, она вспомнила, что слышала стук во сне, и вздохнула. Сорка выглянула в окно, никого не увидела, но, всмотревшись в темноту, различила лицо. Она знала, что это Кроненберг, и, хотя толком не разглядела его, начала лихорадочно одеваться, набросила на себя шубу и натянула сапоги. Забыв заправить ночную сорочку, Сорка тихо вышла на крыльцо. Она почувствовала присутствие Кроненберга и вздрогнула. Сосульки, висевшие на его волосах, коснулись Соркиного разгоряченного лица. Они немного постояли молча, обнявшись, чувствуя, как их дыхание становится тяжелым и прерывистым.
— Ты по мне скучала?
— Нет!
— Я тебе не верю!
— Тогда почему ты заставил себя так долго ждать?
— А вдруг ты меня не любишь?
— Я?
— Дорогая моя!
— Не оставляй меня одну!
— Я приехал за тобой!
— Хорошо!
— Тогда идем.
— Прямо так? — Сорка указала на свою одежду.
— Это не важно.
— Куда мы пойдем?
— Сани ждут нас.
— А ребенок? — Сорка остановилась с протянутыми руками.
— Ребенка придется оставить.
Сорка не ответила, на цыпочках прокралась в дом, написала несколько слов в записке, положила ее на стол, постояла немного над спящим ребенком, словно над маленькой птичкой, и без горечи разлуки вышла из дома. Молча, тихо они проскользнули между деревьями, и чем глубже они удалялись в лес, тем тоскливее становилось Сорке. Она не верила, что оставляет ребенка. Что-то подсказывало ей, что еще не поздно, она может одуматься и вернуться. Кроненберг обнял Сорку, прогнав из головы все сомнения, усадил ее в сани, устроил поудобнее, и они исчезли в чаще леса.
Глава 14
Последний в семье
Как только утренний свет начал пробиваться сквозь лес, посеребрил верхушки деревьев и крышу сарая,
Брайна знала, что сегодня суббота, можно поспать подольше и понежить старые косточки. Однако привычка взяла свое, и она встала с постели.
Брайна вымыла руки, произнесла пару слов молитвы и открыла сундук с бельем. Из раскрытого сундука повеяло яблоками и ароматной корой. Брайна довольно перебирала свежие, как весенние листья, выглаженные вещи и проверяла, целые ли они. Она знала, что Мордхе не любит заштопанного белья, и собиралась, дай Бог, на Кущи [39] купить полотна, потому что рубашки скоро износятся.
39
Осенний праздник в память о пребывании евреев во время Исхода в пустыне.
Брайна сложила две сумки и закрыла набитый сундук. Она была счастлива, что в доме полный достаток, что сегодня суббота и ею пахнет во всех углах: от серебряных подсвечников, стоящих на столе, от медных сверкающих подвесных ламп, от куриных косточек, валяющихся на полу после вчерашнего ужина, и даже от леса. В субботу лес тоже отдыхает.
Брайна пошла посмотреть, спит ли ребенок. Фейгеле лежала, раскрыв одеяло и положив правую ручку под голову, и сладко спала. Брайна не хотела ее будить. Она подумала, что даже волосы у ребенка Соркины — прямые, густые, черные, спадающие на глаза. Чем дольше Брайна глядела на свежие матовые щечки, на улыбку в уголках рта, тем теплее ей становилось.
— Точно как мама, как две капли воды, — тихо произнесла Брайна, и внезапно на ее лице выступили красные пятна. Чтобы оставить такую лебедушку, надо иметь сердце убийцы. Но кто бы мог вспоминать о Сорке в такой прекрасный день?
Брайна тихонько подняла подушку и положила под нее белье. Фейгеле проснулась и открыла глаза:
— Пора вставать, Брайна?
— Спи, спи! Поспи еще, дитя мое! Я приготовила тебе белье, — успокоила Брайна Фейгеле и укрыла ее одеялом.
Фейгеле повернулась, устроилась поудобнее и сонно закапризничала:
— Тогда положи белье под одеяло! Холодно!
— Хорошо, хорошо, девочка моя! Спи, мой бриллиант! — сказала старуха, положила белье под одеяло и произнесла заговор от сглаза.
Брайна надела белую субботнюю кофту с кружевами. Будто жена, она вошла в комнату, где спал Мордхе, и положила ему в ноги белье.
Черная борода Мордхе, подернутая сединой, царственно лежала поверх белого одеяла, на лице была улыбка. Брайна подняла влажные глаза и довольно вздохнула:
— Ой, батюшка, я ведь только грешная женщина, будь благословенно святое имя Божье!
Брайна прислуживала еще у отца Мордхе. Тот дал ей пятьсот золотых и корову в приданое и выдал замуж за деревенского портного. Вскоре после свадьбы портного забрали в солдаты, и он погиб. Брайна вернулась на свое старое место, потом перешла к Мордхе и осталась здесь единственной хозяйкой. Она заботилась о доме, как считала нужным.
Когда Мордхе попытался ее в чем-то упрекнуть, Брайна раскричалась, стала угрожать, что уйдет, мол, у отца Мордхе, да покоится он с миром, она вела хозяйство, а Мордхе не умнее будет!