Последняя буква Севера
Шрифт:
– Она уже отличная. – Оливер снимает ремень с плеча и опускает гитару на напольную стойку. – Я не буду ее менять.
– А я не буду ее играть. – Рэм вытягивает зубами сигарету из пачки. – Ни за что.
– Ты в этой песне и не нужен. Я вообще видел ее в сопровождении только одного голоса и акустической гитары.
Рэм смеется, выпуская изо рта облако дыма.
– Ты кем себя возомнил? Полом Маккартни с дебютом «Yesterday»? 5
– Я возомнил себя тем, кто взял тебя в группу.
5
Пол
Сигарета застывает у губ Рэма, но он так и не затягивается.
– Спасибо, что взял меня и теперь можешь постоянно репетировать в моем доме и использовать мои усилители, босс.
– Отлично, черт возьми, – стонет Ник. – Остыньте оба.
– Пошел ты, Рэм. – Олли отмахивается и идет к выходу.
– Спешу напомнить, – кричит ему в спину Рэм, – что у нас в группе нет главных, все решения мы принимаем вместе! И мы с Ником против.
– Завязывайте, – просит Джейк. – У нас скоро выступление, нужно репетировать.
Констанс несется следом за Олли. Я тоже поднимаюсь и, потоптавшись на месте, заглядываю в наполненные раздражением глаза Рэма.
– Ты же признал, что песня хорошая, – говорю я. – Нужно экспериментировать и пробовать новое. Он ведь душу в нее вложил, сам знаешь, каково это – когда судят твое творчество.
– Тебя никто не спрашивал. Твое дело – помалкивать и рисовать обложки к песням.
– Не разговаривай с ней так.
– Да брось ты, Джейки…
– Она девушка и к тому же часть команды. Извинись. – Пауза затягивается. Закусив колечко в губе, Джейк барабанит пальцами по спинке дивана. – Я не шучу.
– Ладно-ладно. – Рэм поднимает ладони в примирительном жесте. – Прости, Микки, я не должен был. Просто на взводе.
– Все в порядке, – растерянно отвечаю я.
И я сейчас удивлена не тому, что Рэм был резок, потому что он почти всегда такой, а тому, что его осек Джейк.
Взглянув на Элфорда, я киваю, молча говоря «спасибо».
– Давайте репетировать, – обращается он к парням, поднимаясь на ноги, и берет гитару, будто ничего не произошло.
Подхватываю рюкзак и выхожу на улицу. Увидев, как Олли и Констанс целуются, я едва сдерживаюсь от желания закатить глаза.
– Мне правда понравилась песня, – подбадриваю я, когда Олли наконец-то отрывается от ее губ. – Рэм повел себя как идиот.
– Он не будет собой, если не выскажет свое мнение, которое он может затолкнуть себе прямо в задницу.
– Вам нужно помириться до концерта и нормально порепетировать. Вы все лето не играли вместе, Олли.
– Знаю, но для начала нам обоим нужно остыть. – Шумно выдохнув, он бегло проводит пальцами по волосам. – Может, съездим поесть? Как на это смотрите?
– Не могу, – отвечает Констанс, глядя в экран телефона. – У меня запланирован прямой эфир через полчаса.
Плечи Оливера опускаются, он расстроен, но все же понимающе кивает. А вот я начинаю злиться с новой силой – она снова пренебрегает им.
– Он только что поругался с друзьями из-за песни, которую посвятил тебе, а ты хочешь уехать, чтобы облизывать микрофон в прямом эфире?
– Я не облизываю микрофон, а шепчу, ищу новые звуки и помогаю людям расслабиться. Меня ждут подписчики.
– Просто перенеси эфир на час, вот и все.
– Микки, хватит, – мягким тоном просит Оливер и, обхватив свою девушку за талию, целует ее в макушку. – Подбросим Констанс до дома и поедем ужинать, идет?
Меня устраивает лишь одно – я проведу время с Олли наедине и не буду смотреть на то, как он сует свой язык в глотку Констанс.
***
Как только мы заходим в «Кесадилью», в нос ударяет запах жареного сыра и кукурузных лепешек. Я невольно улыбаюсь, потому что пару лет назад, когда мы впервые зашли сюда, этот ресторанчик сразу же стал нашим любимым местом.
Мы занимаем столик у выкрашенной в желтый цвет стены, на которой висит картина с кактусом в сомбреро. Деревянный стул скрипит, как только я опускаюсь на него. Мебель в «Кесадилье» потертая и уже изжившая себя, но в этом есть своя прелесть.
Официантка в возрасте улыбается, потому что сразу же узнает нас. Она изучила нас так хорошо, что даже не приносит меню и лишь спрашивает: «Вам как обычно?».
– В Европе я был в нескольких мексиканских ресторанах, но ни в одном из них не кормили так же вкусно, как здесь.
Когда передо мной опускается тарелка такос с двойной порцией сыра, мой живот урчит, а настроение мгновенно улучшается. На какое-то время я забываю обо всех проблемах, включая свою безответную влюбленность и самого Оливера. Сейчас есть только я и вкусная еда.
– Как дела у мамы? – спрашивает Олли, вытирая губы салфеткой.
– Хорошо. Правда, она переживает, что работы поубавилось, потому что многие семьи вернулись с отпусков и теперь экономят на клининге, предпочитая заниматься уборкой самостоятельно.
– Это временно. Тот, кто отвык наводить порядок самостоятельно, уже не сможет отказаться от клининга.
– Что же с тобой будет, когда ты попадешь в университет и окажешься в общежитии? Вряд ли твоя мама станет приезжать, чтобы убраться.
– Заткнись. – Усмехнувшись, Оливер окунает начос в гуакамоле и отправляет его в рот, а затем прикрывает глаза и с наслаждением стонет. – Черт, он каким-то образом стал еще вкуснее!
– Ты просто давно не ел здесь.
– Нет, ты попробуй. – Макнув начос в соус, он протягивает руку. Сердце больно ударяется о ребра, и мне становится жарко просто от мысли о том, что Олли хочет покормить меня с руки, как в каком-нибудь романтическом фильме.