Последняя девственница королевства
Шрифт:
И девица ниоткуда не объявилась. Корональ пользовал своих любовниц для ритуалов, не прибегая к помощи от народа. Слишком молодой; слишком дерзкий; слишком сильный и слишком щедрый — он лил свою магию так, что ее сполна хватало на всех, и он… не бросал своих магинь в танце.
Никогда.
Это злило Сайруса больше всего.
Никто не знал, никто даже не думал об этом, но брошенные Короналем магини были жертвами Пустоте. Пустотники налетали на них, как оголодавшие вампиры, и выпивали всю магию досуха, гасили искру жизни, и получали от этого несравнимо больше, чем отщипывая кусочки от танца Равновесия. Обычно Коронали, нестерпимо страдая от
Вот и сейчас, наблюдая за Короналем, с удовольствием уписывающим обед, Сайрус трясся мелкой злобной дрожью от одного вида коронованного мальчишки. Три круга; немыслимое по тяжести испытание, маги после него болеют неделями. А Короналю хоть бы что… С аппетитом ест и пьет вино, смеется, показывая острые белые зубы, и тискает свою любовницу. Что ж за Слово у него такое, если этот наглый паршивец никого не боится? Нет, не так; боится, но так, как опасаются хищники вступать в ненужный бой.
Сайрус с интересом присматривался и к его партнерше — к той, которую Корональ не кинул, когда магиня сдалась и иссякла. Ничего особенного; и на испытании она не проявила себя как-то особенно ярко, и сейчас казалась еще более тусклой и никчемной. Нарядная яркая кукла, капризная и плаксивая, выпрашивающая теперь у венценосного любовника дорогие игрушки, украшения и наряды. Сайрус кривил губы, презрительно морщился, глядя, как прелестница томно прижимается к груди Короналя, канюча, а он смеется, глядя в красивое кукольное лицо.
В один из моментов Сайрусу показалось, что он видит в наложнице что-то особенное; какая-то магическая тень коснулась ее лба, и Сайрус потянулся, чтобы поймать этот отблеск, но рука Короналя остановила его, не позволив притронуться ко лбу испуганной женщины.
— Это моя женщина, — прорычал Корональ, весьма непочтительно оттолкнув руку Его Пустейшества. — Не смей ее трогать.
Губы Сайруса изогнулись еще презрительнее, еще брезгливее.
— Мне Понтификом разрешено трогать и забирать себе все, что угодно, — истерично-визгливым голосом ответил он, и Корональ, сурово сдвинув брови, упрямо опустив голову, недобро сверкнул глазами исподлобья и повторил тише и еще более угрожающе:
— Это — моя женщина. И прикасаться к ней могу только я. Ты можешь взять у меня все, что может поддержать Равновесие. Но чтобы тебе кто-то согрел постель — это уже не мои заботы. Так что убери свои руки, Пустотник, если не хочешь, чтобы я тебе их оторвал. В твоей работе они тебе не сильно нужны, сможешь собирать дань и без них. Думаю, Понтифик не сильно обидится.
Сайрус недобро ухмыльнулся, крепкими зубами прихватил виноградину. Сочная ягода лопнула, капля сока стекла по голодным губам Пустотника.
— Угрожаешь мне? — со смехом произнес Пустотник.
— Да, — дерзко ответил Корональ, все так же недобро глядя на Пустотника. — Угрожаю. Я ведь не глупец, блеск золота не ослепил меня. Скажи мне, Пустотник, — голос Короналя стал жестким, как стальной прут, — отчего это в добрый год, когда нет ни войны, ни мора, ни голода, ни засухи ты приехал и потребовал у меня три круга? Не много ли ты взял себе? Ты не смотри, что я молод, — Корональ снова усмехнулся. — Я ведь не постесняюсь задать этот вопрос и Понтифику. Я избран правителем, и в мои обязанности входит заботиться о подданных. И о себе — в первую очередь. Чтобы такие, как ты, не
— Три? — невинно поинтересовался Сайрус, внутренне кипя от ярости и страха. Мерзавец, каков мерзавец этот новый Корональ! Смеет лезть в дела Пустотников и оспаривать их долю!.. Глядя в холодные, как лед на полюсе, глаза Короналя, Сайрус чуть не захлебнулся в трусливом страхе, понимая, что Корональ ничуть не шутит. Этот дерзец может… может дойти до Понтифика. — Мне кажется, речь шла о двух кругах? Посмотри внимательно в письмо, наверное, там слово затерлось?
— Затерто, — угодливо подсказал Корональ, недобро усмехаясь. — Я уже отослал Понтифику весть о трех кругах и вопрос, зачем это было нужно. Тебе не удастся оттяпать огромный лакомый кусок, и не надейся. Я позабочусь об этом.
Сайрус изобразил на своем лице выражение абсолютной невинности, хотя ощутил себя голодным псом, чьи зубы лязгнули в волосе от вожделенной добычи.
— Небольшая ошибка, подумаешь, — стараясь ничем не выдать своего страха, ответил он. — Три круга!.. Ну, будет один впрок. Тебе же лучше. Теперь за Данью приедем не скоро. Отдыхай!
— Лучше, — фыркнул Корональ, недобро щурясь. — Еще одна такая ошибка, Пустотник, и ты пойдешь эти круги сам. Я сумею тебя заставить. Или я не Корональ.
От нахальства молодого Короналя у Пустотника глаза сделались как оловянные, его затрясло так, что очередная ягода винограда, поднесенная к губам, не с первого раза попала в рот.
— Как ты смеешь, — зашипел он, багровея так, что глаза на его лице показались белыми.
— Смею, — небрежно ответил Корональ, посмеиваясь. — Ты всего лишь посредник, так что знай свое место. Из-за твоей ма-аленькой ошибки я мог упасть вниз, — Корональ нарочно дразнил Пустотника, повторяя его слова, — и тогда конец Равновесию.
— Зачем же самому падать. Тебе достаточно было сбросить вниз магиню, — истерично выкрикнул Пустотник, и Корональ ощерился, как волк.
— А я не хочу никого бросать вниз, — зло отчеканил он. — Особенно ее.
— Что? — насторожился Пустотник, мгновенно позабыв о своих страхах и обидах. Его пустые, неживые глаза уставились на Прекрасную, прильнувшую испуганно к Короналю, Сайрус ими словно обшаривал девушку. — Что, что ты почувствовал?
Корональ провел по лицу ладонью, словно старая и пряча воспоминание, крепче прижал к себе деввушку, испуганную его разговором с Пустотником.
— Ничего, — глухо ответил Корональ. — Не твое дело.
В зале, когда он целовал девушку, ему казалось, что она другая. Слабая, напуганная, измученная, но не допустившая и мысли о том, что можно сбежать, оставить его, или не выполнить свой долг. И его, Короналя, — ее невольного мучителя, выбравшего ее на эту роль, — она в ответ целовала со страстью, даря ему нежность и восторг в ответ на полученное наслаждение, забыв о перенесенной муке. Ни слова жалобы не сорвалось с ее губ. Ни слезы испуга; девушка не отталкивала его и не билась в истерике, отходя от пережитого страха. Ласка и нежность в ответ, так удивившие Короналя, хорошо знавшего свою наложницу. Тогда он подумал, что капризность и легкомысленность — это наносное, показное, а внутри прячется вот это, настоящее — сила и верность. Он попробовал настоящего, неподдельного восторга, от его поцелуя девушка в его руках затрепетала и, кажется, кончила, и ее чувства, ее открытость заставили его забыть обо всем, даже о Нове, о своей мести и о своем желании отведать ее невинного тела. Неужто?..